По следам 1-го Богунского полка
Документальная повесть о "загадочной" гибели Николая Щорса
*
№ 95 от 8 августа 1991 г.
– Нет, нет, только
не пишите! – Ольга Александровна, увидев, что я достаю блокнот,
даже подхватилась с кресла. – Я расскажу вам о брате все, что знаю, но тетрадку свою
спрячьте. Сейчас это никого не интересует... Да и не напечатают –
это уж вы мне поверьте...
Я и сам знал тогда,
что не напечатают. Но вот что касается интереса к судьбе Щорса, тут
моя собеседница была явно не права. От кого только ни приходилось
слышать «всю правду» о нем! Рассказы эти были противоречивы, версии
порой взаимоисключающи, особенно когда речь шла о гибели
легендарного начдива. Единственное, в чем все эти истории совпадали
– в том, что Щорса убили «свои». За что? «Из зависти»... «Не
подчинялся центру»... «За националистические настроения»...
А хотелось знать
правду подлинную. Все, как было на самом деле. Поэтому я очень
обрадовался, узнав, что еще жива младшая сестра Николая
Александровича – Ольга Александровна Щорс. Слышал, что именно ее
стараниями в городе Щорсе на Черниговщине создан музей героя. Что
рождался этот музей очень трудно: все время препятствовал, «кто-то
сильный». И только после встречи О. А. Щорс с Н. С. Хрущевым, дело
сдвинулось с мертвой точки...
И вот сижу против
Ольги Александровны в оборудованной «под гостиную» тесной прихожей
ее маленькой черниговской квартиры по улице 50-летия СССР, где О. А.
Щорс поселилась после выхода на пенсию, всматриваюсь в ее добрые
синие-синие глаза – «точъ-в-точь, как у Коленьки» – и думаю о том,
что если бы не тот предательский выстрел, возможно, мог бы сейчас
беседовать и с нами Николай Александрович... Ведь он был не на много
старше сестры Ольги... Впрочем, я забываю. А 1937 год, когда по
любому поводу мог раздаться не менее предательский выстрел? А
Великая Отечественная, в которой, будь Николай Щорс жив, он не
преминул бы снова стать под боевое знамя...
Я обещал Ольге
Александровне «мучить» ее вопросами недолго. А вышло так, что
засиделся почти до полуночи. И разговор наш получился очень
доверительный, так что хозяйка уже старалась не замечать, когда я
вновь и вновь открывал блокнот и записывал в него «для себя» –
имена, даты, факты. Позже, по свежей памяти, внес туда разные
дополнения – все, чего не успел записать у Ольги
Александровны...
В редакции рассказ
сестры Н. А. Щорса выслушали с нескрываемым интересом и
посоветовали... спрятать блокнот подальше «до лучших времен». Сам,
мол, понимаешь... Я так и поступил. А когда пришли лучшие времена,
извлек свои записи из архива десятилетней давности, перечитал их и
понял, что нужно бы повидаться с Ольгой Александровной еще. Не все,
сказанное ею в тот раз, теперь казалось бесспорным. Ведь она тоже
многое знала понаслышке, из свидетельств отца, земляков, бывших
соратников брата. Появилось и много вопросов.
Позвонил в Чернигов
– договориться о встрече. И вдруг узнаю печальную весть: Ольга
Александровна умерла еще в 1985 году. Правда, в местном
кооперативном техникуме работает ее внучка – Ирина Петровна Щорс.
Как мне сказали «она многое знает и сможет помочь».
Ирина Петровна сразу
призналась, что знает мало. Разочарование Ольги Александровны
невниманием к памяти Н. А. Щорса в печально известные годы застоя
передалось всем членам семьи. Ирина в свое время мечтала стать
историком, но под влиянием бабушки поступила в библиотечный. Кое-что
из рассказов Ольги Александровны, конечно, она помнит, но вникала в
подробности неглубоко и поэтому быть моим советчиком не решается.
– Но не
отчаивайтесь, - говорит она на прощание. – Я сведу вас с таким
человеком, который помнит и знает о Щорсе все. Пожалуй, ни в одном
архиве не найдете того, что есть у Федора Никифоровича Терещенко. Он
когда-то служил под началом дедушки, очень любил его и всю жизнь
посвятил его памяти.
***
... ФЕДОР Никифорович до сих пор
называет себя правофланговым пятой роты Первого Украинского
революционного полка. Путь к Щорсу для него оказался довольно
долгим. В 1918-м на Черниговщине, захваченной кайзеровскими
войсками, начали создаваться партизанские отряды. Мужики села
Хоробичи тоже собрались на тайную сходку. Постановили: «Гнать
немцев». Но не пойдешь же на хорошо вооруженные регулярные войска с
вилами? Решено было послать «на север к большевикам» ходоков –
«просить винтовки и бомбы». Выбрали для этого двоих, самых бойких и
расторопных – Илью Грищенко и его, Федора Терещенко.
Хлопцы благополучно
миновали вражеские заставы и на какой-то день, вконец сбив ноги,
вышли на боевое охранение 1-й роты Крестьянско-Советского полка, квартировавшегося в Унече. В штабе их
внимательно выслушали и объяснили: полк вот-вот отбывает. Каждый
патрон сейчас на учете. Единственное, что могут сделать для Федора и
Ильи, – принять их в красноармейцы
№ 96 от 10 августа 1991 г.
– В фильме «Щорс»
Александр Петрович Довженко допустил некоторые авторские вольности,
– вспоминает Федор Никифорович. – Скажем, бойцы Первого Украинского
полка у него принимают воинскую присягу. Но тогда еще никакой
присяги не было. Каждый из нас подписывал отпечатанный типографским
способом текст о добровольном вступлении сроком на шесть месяцев в
состав полка. Условия, указанные в подписке были жесткие: за
неподчинение приказу командира, грабеж, насилие, пьянство, игру в
карты – расстрел на месте.
Знаменитый
кинорежиссер учитывал, видимо, точку зрения некоторых «критиков»
Щорса, приписывающих
eго
формированиям «налет партизанщины». На самом же деле это были самые
настоящие, спаянные единой идеей и железной дисциплиной регулярные
войска.
Никакого разнобоя в
экипировке: склады были забиты новеньким солдатским обмундированием.
В кадрах фильма, на многих живописных полотнах, посвященных щорсовцам, можно видеть бойцов с огромными алыми лентами на головных
уборах. Это тоже фантазия. Звездочек тогда действительно еще не
было. Вместо них на фуражках, а зимой – на шапках пришивались узкие,
не шире ефрейторских лычек, пятисантиметровые полоски кумача. На
левом рукаве гимнастерок крепились стандартные красные ромбы со
скрещенными винтовками и четким оттиском полковой печати: «1 -й
Укр. Рев. полк им. т-ща Богуна».
Сам Щорс носил новый
френч клинцовского сукна и темные полугалифе с кожаными леями. Часто
его изображают с саблей на боку. Признаюсь: сколько помню его – и
командиром полка, и начдивом – никогда сабли при нем не видел.
Единственная «слабость», которую он допускал, – на его поясе всегда
висели справа – наган, а слева – браунинг, второй номер...
Мы же, бойцы, были
вооружены новенькими, отливающими синевой винтовками русского
образца. Их в свое время по заказу царского правительства изготовила
американская фирма «Ремингтон», и отличались они от отечественных
черными – из мореного дуба – прикладами. Достались нам эти винтовки
тоже прямо со склада, и их еще пришлось отмывать от смазки. В боевой
комплект каждого бойца входило два подсумка на поясном ремне – по 30
патронов в каждой и патронташ через плечо – еще 60 патронов.
В связи с этим
вспоминается такой эпизод.
Однажды мы
возвратились в казарму с полевого учения. Не успели снять подсумки –
команда: «Получить денежное довольствие». Каждому вручили по
«зелененькой» – сорокарублевой ассигнации, именуемой в народе
«керенкой».
Признаться, с
питанием тогда было неважно. Да и то сказать: молодые ребята целый
день на свежем воздухе, аппетиты волчьи... Словом, решил я сбегать
на рынок и купить к обеду хлеба. Рынок был близко, сразу за
казармами, но и до обеда времени уже почти не оставалось. Чтобы не
возиться с подсумками, я снял их вместе с ремнем, положил на койку и
помчался на рынок. И надо же было такому случиться – сразу за углом
казармы едва не столкнулся со Щорсом.
– В чем дело? –
спросил он.
– Я объяснил.
– Какой позор, –
сказал Щорс тихо. – Ну что подумают о нас, революционных
бойцах, горожане, если мы будем вот в таком виде появляться на
улице! А ведь я, Терещенко, всегда любовался вами. В строю такой
аккуратный, подтянутый. И на тебе... По вас же равняется вся рота...
Досадный случай,
нелепая ситуация, неприятный разговор... Но что удивительно: обиды
на командира в душе не оставалось совсем. Куда денешься – он прав.
Да и манера общений его не вызывала раздражения. Не было в нём
командирской спеси, того особого начальственного тона, какими
грешили нередко другие. Смотрит на тебя огромными, по-детски чистыми
синими глазами, от которых трудно отвести взгляд – и ты внимаешь
каждому его слову...
Удивило тогда, что
Щорс назвал меня по фамилии и, как оказалось, даже любовался моей
выправкой в строю...
Сразу по зачислении
в полк меня, как самого грамотного – три класса городского училища!
– назначили писарем. В мои обязанности также входило проведение
утренних – и вечерних поверок.
Стою однажды перед
строем со списком личного состава – вдруг Щорс. «И этот боевой
гвардеец у вас в роли писаря? – спрашивает у ротного. – Да ему быть
правофланговым, а не бумажками заниматься». Так я по воле Щорса стал
правофланговым...
А та памятная
встреча с комполка закончилась для меня нарядом вне очереди. Рота
после обеда ушла на занятия, а я запряг сивку и возил на кухню
воду...
№ 97 от 13 августа 1991 г
Сколько после да
приходилась служить в армии – и в Гражданскую, и в Отечественную -
такой четкости, порядка, дисциплины, как в Первом Украинском полку,
я уже нигде не видел. Здесь царила какая-то особая атмосфера
товарищества, взаимопонимания. Может потому, что все мы собрались
по своей воле, у всех у нас была святая цель - борьба за светлое
будущее, и мы свято верили в это. Ну и, конечно же, был удивительный
командир...
... По вечерам
любили петь. Собираемся группами человек по сто и более - в казарме
или во дворе - и начинаем выводить знакомые с детства мелодии, Щорс
часто приходил на такие «посиделки». Подсядет к нам и тоже
подтягивает. Он великолепно знал и любил народные песни, свободно
владел украинским. И, помню, все мы очень удивились, когда позже
узнали, что Николай Александрович - белорус. И тем нелепее звучали
для нас обвинения в адрес Щорса, которого недруги назвали украинским
националистом. Вот так мы с Федором Никифоровичем
вплотную подошли к теме о недругах Щорса. Прошу своего собеседника
рассказать об этом подробнее.
- Разговор получится
слишком долгим, — говорит он. — Ночи нам наверняка не хватит...
И тут я вдруг, опомнившись, замечаю:
за окнами уже темень, пришли же мы с Ириной Петровной к Ф. Н.
Терещенко задолго до обеда. А ведь ему уже под девяносто. И
лекарства, оказывается, забыл принять вовремя.
Решили так: Федор
Никифорович дает мне необходимые архивные материалы с собой в
гостиницу. Там я их изучу, а потом продолжим разговор.
...Утром я снова был
у Терещенко. В его комнате остро пахло сердечными каплями: вспоминая
былое, старик сильно переволновался.
Тут же договорились:
нельзя больше держать правду о Щорсе под замком. Ее должны узнать
все, какой бы горькой она не была. Пора назвать и имена тех, кто так
или иначе причастен к его гибели. Будем писать повесть. Точнее: я
– писать, Федор Никифорович – консультировать...
УБИЙЦУ НЕ ИСКАЛИ
В самом конце
августа 1919 года 12-ю армию, а затем и всю Украину облетела горькая
весть: убит Щорс.
Как рассказывала О.
А. Щорс, на первом же построении, где оглашался приказ о вступлении
заместителя начдива 44-й дивизии Ивана Дубового в должность
начальника этой дивизии, кто-то из богунцев пытался выкрикнуть в
адрес Дубового что-то оскорбительное. Но стоявшие рядом с ним
товарищи зажали крикуну, рот: «Молчи! Тоже хочешь схлопотать
пулю!.,.»
Смятение в строю
было замечено всеми, в том числе и командованием. Но выяснять
виновника инцидента не стали...
По словам Ольги
Александровны, эту историю сообщили ей бывшие щорсовцы как очевидный
факт, свидетелем которого они были.
По-видимому, этому
сообщению вполне можно доверять, ибо из других многочисленных
источников в том числе и печатных, известно, что уже в первые дни
после смерти Н. А. Щорса наряду с официальной версией о его гибели:
«убит случайной пулей» – упорно ходила и вторая: «в начдива
стреляли «свои».
Однако обратимся к
свидетельствам очевидцев. Вот воспоминание, пожалуй, главного из
них – самого И. Н. Дубового, опубликованное в Киеве в 1935 году
государственным военным издательством «На варти»:
«...30 августа 1919 г. Щорс выехал в направлении
главного удара галичан и петлюровцев – Белошица – Ушомир... Прибыв сюда, Щорс застал чрезвычайно сильный
артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь, который вскоре на
некоторое время стих. Но неожиданно был открыт пулеметный огонь с
места, по которому вела огонь наша артиллерия.
Товарищ Щорс начал
обходить линию фронта. Несколько раз бойцы обращались к тов. Щорсу и
просили его лечь, поскольку противник открыл очень сильный
пулеметный огонь. Особенно, помню, проявлял «упорство» один пулемет
возле железнодорожной будки. Этот пулемёт и заставил нас лечь, ибо
пули буквально рыли землю возле нас.
(Часть, опубликованная в № 98
отсутствует)
№ 100 от 20 августа 1991 г.
Штаб богунского
полка стоял тогда в Могильном. Я выехал на левый фланг в село
Белошицу. По телефону меня предупредили, что в штаб полка в с.
Могильное прибыли начдив тов. Щорс, его заместитель тов. Дубовой и
уполномоченный Реввоенсовета 12-й армии тов. Танхиль-Танхилевич.
Я доложил по
телефону обстановку. Товарищ Щорс сказал, что он сейчас едет в село Белошицу... Через некоторое время тов. Щорс и сопровождающие его
подъехали к нам на передовую... Мы залегли. Тов. Щорс поднял голову,
взял бинокль, чтобы посмотреть. В этот момент в него попала
вражеская пуля...»
Итак, неожиданно в
этой истории появляется еще один персонаж - уполномоченный
Реввоенсовета 12-й армии, в которую входила щорсовская дивизия.
Лицо, скажем прямо, весьма значительное, чтобы «забыть» упомянуть о
нем. Однако И. Дубовой, как видим, упорно обходит его молчанием.
Почему? Возможно, у него были на то веские причины?.. Более рельефно
загадочная фигура политинспектора 12-й армии всплывает в
воспоминаниях еще одного участника тех далеких событий -
генерал-майора С. И. Петриковского (Петренко), в момент гибели Щорса
командовавшего отдельной кавбригадой 44-й дивизии. Датированы эти
записи 17 июля 1962 года. Они весьма пространны, так что ограничимся
лишь наиболее важными для нас моментами и оценками.
«30 августа, – пишет
ветеран, – Щорс, Дубовой и политинспектор из 12-й армии собрались
выехать в части вдоль фронта. Автомашина Щорса, кажется,
ремонтировалась. Решили воспользоваться моей...
Выехали 30 днем.
Спереди сидели Кассо (шофер) и я, на заднем сидении – Щорс, Дубовой
и политинспектор. На участке Богунской бригады Щорс решил
задержаться. Договорились, что я на машине еду в Ушомир и
oттуда
посылаю машину за ним. И тогда они приедут в Ушомир в кавбригаду и
захватят меня обратно в Коростень.
Приехав в Ушомир, я
послал за ними машину, но через несколько минут по полевому телефону
сообщили, что Щорс убит... Я поскакал верхом в Коростень, куда его
повезли.
Шофер Кассо вез уже
мертвого Щорса в Коростень. Кроме Дубового и медсестры, не машину
нацеплялось много всякого народа, очевидно – командиры и бойцы.
Щорса я видел в его
вагоне. Он лежал на диване, его голова была сильно забинтована.
Дубовой был
почему-то у меня в вагоне. Он производил впечатление человека
возбужденного, несколько раз повторял, как произошла гибель Щорса,
задумывался, смотрел в окно вагона. Его поведение тогда мне казалось
нормальным для человека, рядом с которым внезапно убит его товарищ.
He
понравилось только одно... Дубовой несколько раз начинал
рассказывать, стараясь придать юмористический оттенок своему
рассказу, как он услышал слова красноармейца, лежащего справа:
«Какая это сволочь с ливорвера стреляет?». Красноармейцу на голову
упала стреляная гильза. Стрелял из браунинга политинспектор, по
словам Дубового. Даже расставаясь на ночь, он мне вновь
paccказывал,
как стрелял политинспектор по противнику на таком большом
расстоянии...
Эта нарочитость
повторения достигла своей цели. Я начал думать о политинспекторе,
стрелявшем рядом со Щорсом в момент его гибели.
...Я больше не видел политинспектора. Он в тот же день уехал в штаб 12-й армии. Мне
товарищи называли даже его фамилию. Она у
меня записана...
Это был человек лет
25–30. Одет в хорошо сшитый военный костюм, хорошо сшитые сапоги, в
офицерском снаряжении. В хорошей кобуре у него находился пистолет
системы «браунинг», никелированный. Я его запомнил хорошо, так как
этот политинспектор, будучи у меня в вагоне, вынимал пистолет и мы
его рассматривали. По его рассказам, он родом из Одессы. Проходя по
российским тюрьмам, я насмотрелся уголовников. Этот политинспектор
почему-то на меня производил впечатление бывшего «урки». Не было в
нем ничего от обычного типа политработников. Приезжал он к нам
дважды. Останавливался у Дубового. Его документ, что он
политинспектор, я видел своими глазами...»
№ 101 от 22 августа 1991 г.
Давайте на время
прервем рассказ генерала и обратимся к справке, полученной из
Центрального государственного архива Советской Армии. Вот что в ней
говорится: «...Танхилевич Павел Самуилович рождения 1893 года,
...владеет французским и английским языками, в 1919 году имел
среднее образование, был членом РКП (б) ...П. С. Танхилевич
(Танхиль-Танхилевич) летом 1919 года служил в должности
политинспектора при Реввоенсовете 12-й армии на Украине...».
Что примечательно,
согласно той же архивной справке, Танхиль-Танхилевич уже в ноябре
1919 года «был переведен в 10-ю армию Южного фронта и служил здесь в
должности старшего цензора-контролера Военно-Цензурного отдела
Реввоенсовета 10-й армии». В свое время многие щорсовцы полагали,
что перевод этот был не случаен: мавр де сделал свое дело, и его
постарались упрятать подальше...
С. И. Петриковский
(Петренко), как помним, не был непосредственным свидетелем гибели Н.
А. Щорса. Но в боевой цепи тогда, 30 августа 1919 года, рядом с
начдивом и вблизи его, оказывается, находились, кроме Дубового, Танхиль-Танхилевича, Квятека, и другие люди, которые, вопреки версии
Дубового, уверяли, что вражеский пулемет в момент, когда пуля
угодила Щорсу в голову, уже молчал, так был уничтожен нашей
артиллерией. Эти показания очевидцев использовал в документальной
книжке «Повесть о полках Богунском и Таращанском» бывший боец
щорсовской дивизии Дм. Петровский. «...Первым долгом, – пишет он, –
бросились бойцы к разрушенному сараю, откуда только что строчил
пулемет и куда саданул Хомченко четыре снаряда. Но в развалинах
сарая нашли разорванного в клочья пулеметчика и только части
пулемета, выведенного из строя снарядом за несколько минут до смерти
Щорса...».
Книжка Дм.
Петровского издана в Москве еще в 1947 году, и, по сути, была первой
попыткой печатно опровергнуть бытующую легенду о причине гибели Н.А.
Щорса. Именно здесь впервые утверждалось то, о чем до этого вслух
произносить было не принято: «Пуля, сразившая Щорса, вошла ему в
затылок и вышла в висок»... То есть в комдива стреляли сзади...
Что и говорить:
заявление по тем временам довольно смелое. И, казалось бы, после
него все, кто знал правду о Щорсе, поддержат усилия одного из своих
бывших однополчан в установлении истины. Но не тут-то было!
Читательская реакция на эту книжку была мягко говоря, неожиданной.
Многие участники гражданской войны, в том числе и ветераны 44-й
дивизии, гневно осудили это появление. Причем протестовали не только
те, кто не допускал мысли об убийстве Щорса «своими» но и люди, не
верившие Дубовому. «Зачем ворошить прошлое? – говорили они – Зачем
через столько лет бередить наши раны? Пусть тайна смерти Щорса
останется с нами...».
Кстати, такой же
точки зрения придерживался и генерал С. И. Петриковский (Петренко).
Уже в упоминаемых нами записках он между прочим замечает: «Было
правильным указание не заниматься публичным обсуждением
обстоятельств гибели Щорса: не доставляет это нам радости. Но нас
вынудили...».
Право же, несколько
странно звучит сегодня подобное признание. Мы процитировали его не
только ради того, чтобы акцентировать внимание читателей на
убеждениях старого генерала. Тут интересно другое: выходит, было
такое официальное указание – не обсуждать публично все, что связано
с загадочной гибелью Щорса. Так, может, еще и поэтому мы до сих пор
не знаем всей правды о нем?
Но вернемся к
воспоминаниям генерала: «Выстрел, которым был убит Щорс, раздался
после того, как замолк пулемет... Я допускаю случайное убийство. Политинспектор волновался, а, может быть, и струсил. Первый бой.
Возбуждение. Свой случайно убил своего. Бывало. Что тогда? Свои
разберутся. Быть может, даже под суд отдадут. Но при неумышленном
убийстве всегда все-таки потом поймут...
№ 103 от 27 августа 1991 г.
...При стрельбе пулемета противника возле Щорса легли
Дубовой с одной стороны, с другой – политинспектор. Кто справа и кто слева
– я еще не
установил, но это уже и не имеет существенного значения. Я все-таки
думаю, что стрелял политинспектор, а не Дубовой. Но без содействия
Дубового убийства не могло быть... Только опираясь на содействие
власти в лице заместителя Щорса – Дубового, на поддержку РВС 12-й
армии, уголовник совершил этот террористический акт... Я думаю, что
Дубовой стал невольным соучастником, быть может, даже полагая, что
это для пользы Революции. Сколько таких случаев мы знаем!.. Я знал
Дубового и не только по гражданской войне. Он мне казался человеком
честным. Но он мне казался и слабовольным., без особых талантов. Его
выдвигали, и он хотел выдвигаемым быть. Вот почему я думаю, что его
сделали соучастником. А у него не хватило мужества не допустить
убийства...
...Бинтовал голову
мертвого Щорса тут же на поле лично сам Дубовой. Когда медсестра Богунского полка Розенблюм Анна Анатольевна предложила перебинтовать
аккуратнее, Дубовой ей не разрешил.
По приказанию
Дубового тело Щорса без медицинского освидетельствования отправлено
для погребения...
...Дубовой не мог не
знать., что пулевое «выходное» отверстие всегда больше, чем
«входное». По его же рассказу, он видел рану Щорса. Щорс умер у него
на руках. Так что же он пишет, что пуля вошла спереди и вышла
сзади?..»
Все эти «странности»
поведения И. Дубового были замечены многими уже в первые дни после
случившегося. Конечно же, всевозможные слухи и недоумения, связанные
с загадочной гибелью Н. А. Щорса, не могли не дойти до штаба 12-й
армии. Оттуда даже прибыла комиссия во главе с членом Реввоенсовета
армии Сафроновым. Дубовой временно был отстранен от командования
дивизией. Как пишет С. И. Петриковский (Петренко), он, «находясь
в дивизии, был как бы не у дел».
О результатах работы
этой комиссии мы находим сведения в заметках другого автора – Г. Крапивянского (сына Н. Г. Крапивянского, командовавшего в 1918 году
1-й Советской Украинской дивизией). Вот что он пишет: «Дубовой
формально был отчислен из дивизии. Так как в докладе тов. Сафронова
и в других документах отсутствуют даже намеки на какие-либо
проступки, совершенные в этот период Дубовым, остается предположить,
что отчисление было связано с отсутствием медицинского свидетельства
о смерти Щорса, умершего на руках Дубового...
Следует также,
предположить, что Реввоенсовет, особый отдел 12-й армии и ЧК Украины
(представитель которой в сентябре 1919 г. выезжал в 44-го -дивизию)
убедились в отсутствии преступления с контрреволюционными целями в
чрезвычайных обстоятельствах, связанных с гибелью Щорса, вследствие
чего И. Н. Дубовой 23 октября 1919 года был восстановлен в должности
начальника 44-й дивизии...».
К этим заметкам, как
и к личности самого Г. Крапивянского, мы вынуждены будем обратиться
еще раз. Пока же, поскольку автор упомянул об участии в комиссии
представителя ЧК, думается, уместно будет вспомнить реакцию на
смерть Н. А. Щорса руководителя украинских чекистов М. Я. Лациса. В
рукописном фонде Государственного мемориального музея Н. А. Щорса
хранятся воспоминания бывшего работника ЦК КП(б)У, члена КПСС с 1915
года А. К. Ситниченко.
«...В беседе о
положении на западном фронте, – пишет она, – совсем, неожиданно тов.
Лацис сказал:
– Получено
печальное известие: вчера убит Н. А. Щорс.
– Как убит? –
спросила я.
– Подробности
пока не известны. Сообщение из штаба 12-й армии...
Я, никогда не
плакавшая на людях, не утерпела и горько заплакала. Тов. Лацис
переполошился.
– Ну зачем же
плакать? Ах, да... Ведь ты служила в 1-й дивизии у Щорса. Но
плакать не надо... сообщение не проверено, может быть и ошибка...
Да и сообщение какое-то странное, – успокаивал он меня. А сам
глубоко задумался...
– Да. Очень
странно и непонятно: Тимофей Черняк убит, Василий Боженко
отравлен и... Николай Щорс убит. Неужели убит? Просто в голове
не укладывается!.. Какая-то зловещая цепочка. И... идет она из
штаба 12-й армии. Очень все запутано, непонятно!..».
Чекистским чутьем М.
Я. Лацис сразу уловил, что в штабе 12-й армии творится что-то
неладное. И, по-видимому, не только обратил внимание на «зловещую
цепочку» загадочных убийств, но и предпринял какие-то конкретные
шаги по их расследованию. Однако организаторам убийства удалось
уберечь от возмездия тех, кто поднял руку на Щорса и кто был
осведомлен во всех обстоятельствах его гибели.
№ 104 от 29 августа 1991 г.
В конце 50-х годов,
после «потепления» в общественной и политической жизни страны,
вызванного разоблачением и осуждением культа личности Сталина,
наблюдается возрастание всеобщего интереса к истории Советского
государства. И, конечно же, в ряду прочих многочисленных вопросов
нашего далекого и недавнего прошлого не мог вновь не всплыть вопрос
о загадочной гибели одного из талантливейших организаторов Красной
Армии на Украине, ее легендарного командира Николая Щорса. И он
всплывает.
В пятом номере
журнала «Советская Украина» за 1958 год появляется статья бывшего
члена Реввоенсовета Украинского фронта генерал-полковника Е. А. Щаденко. Написанная им незадолго до смерти, эта статья отличается
какой-то взвешенной, подчеркнутой пристрастностью старого бойца,
который будто бы в споре с кем-то доказывает глубокую убежденность в
своей правоте. Давайте вместе внимательно вчитаемся в его слова,
которыми он характеризует своего соратника Н. А. Щорса.
«...Что особенно
выделяет Щорса среди многих товарищей по работе и борьбе? Его
необычайная большевистская скромность, сочетающаяся со строгой
требовательностью к себе и окружающим, которых он воспитывал,
дисциплинировал...
Щорс был насквозь и
до конца партиен и во всей своей действительности, жизни, быту...
исходил из интересов партии... Самоотверженная решимость,
храбрость... сделали бесстрашного героя примером для многих...
Были, конечно, и
такие люди, которые ненавидели Щорса за его непримиримое отношение к
мелкобуржуазной расхлябанности, разгильдяйству, за его строгое
требование внедрять везде и всюду большевистскую мораль.. Они
объявили Щорса «неукротимым партизаном», представляя его в
канцелярских сферах наркомата как «противника регулярных начал»,
внедрявшихся в армии.
Новое командование,
присланное из центpa,
стало подозрительно относиться к Щорсу. «Угодники», создавая мнение,
старались дискредитировать начдива. Новый член Реввоенсовета 12-й
армии Аралов не раз приезжал в дивизию, чтобы лично проверить,
насколько Щорс «неукротим»...
Оторвать Щорса от
дивизии, в сознание которой он врос корнями, могли только враги. И
они его оторвали...».
Так впервые в нашем
повествовании всплывает новый персонаж – некий Аралов. Причем, намек
Е.А. Щаденко в его адрес настолько недвусмысленный, настолько
прозрачный, что нам впору бы заняться этим персонажем более
детально.
Семен Иванович Аралов ветеран партии, кавалер многих государственных наград,
заслуженный человек, хорошо известный в Москве (да и не только в
столице!), писатель и журналист, специализирующийся на мемуарной
литературе, автор многих книг, брошюр, журнальных и газетных
публикаций, в момент появления статьи Е. А. Щаденко был хотя уже и
не молод, но еще бодр и энергичен. Он охотно восседал в президиумах
всевозможных торжественных собраний и заседаний, куда его довольно
часто приглашали, не менее охотно выступал, особенно перед
молодежью, призывая ее быть достойным продолжателем дела дедов и
отцов и, конечно же, много писал...
Предполагаем, что
выпад против него генерал-полковника Щаденко несколько смутил, а
может даже и напугал Семена Ивановича. Другой бы на его месте,
возможно, не стал бы поднимать шум, как-нибудь отмолчался, сделал
вид, что ничего такого не произошло - ну сколько экземпляров той же
«Советской Украины» могло дойти до Москвы! Но не таков был Аралов!
Он решил действовать. К этому его, возможно, еще побудило и то, что
из тюрем и лагерей стали возвращаться чудом уцелевшие бывшие
участники революции и гражданской войны. Теперь эти люди становились
уважаемыми: их тоже приглашали в президиумы, их свидетельства, хотя
и не столь многочисленные, стали появляться в печати, к ним
прислушивались, им возвращали партийные билеты... От этих людей
можно было ожидать всякое. Да и помнили они немало. И Аралов пошел
ва-банк!
В том же 1958 году,
в 11-м номере журнала «Нива» появляется сенсационная статья С. Аралова, в которой он «разоблачал» культ личности... Щорса. Эта
публикация буквально ошеломила читателей столь неожиданной оценкой
роли Н. А. Щорса в гражданской войне. Оказывается, Щорс будучи
недисциплинированным командиром и не имея боевого опыта, плохо
руководил боевыми операциями и являлся виновникам почти всех боевых
неудач дивизии и даже всей 12-й армии... У многих эти
«откровения» человека сведущего, каким был представлен читателям С. Аралов, вызвали шок: «Неужели правда?». Ощущение достоверности этих
«откровений» усилилось еще и тем, что никаких печатных опровержений
на этот араловский пассаж в ближайшее время так и не последовало...
№ 105 от 31 августа 1991 г.
Видимо, такая
общественная реакция приободрила мемуариста. Вскоре, как полагаю, не
без его участия появляется рукопись уже знакомого нам Г. Крапивянского, где от утвердившегося в нашем сознании образа героя
гражданской войны не остается, что называется, камня на камне.
Думаем, нет
необходимости цитировать этот пасквиль полностью. Приведем из него
лишь наиболее «серьезные» обвинения, которые Крапивянский
предъявляет Щорсу ровно через сорок лет со дня его гибели. Вот они.
Щорс, уверяет он,
никогда не был членом Коммунистической партии. По своим взглядам он
далек от большевиков и революционного движения в целом. Он присвоил
своему полку имя Богуна, но Богун был националистом, боролся вместе
с польскими панами против братской нам России. Поэтому советское
командование запрещало называть полк Богунским, однако Щорс не
выполнил этот приказ.
Особенно плохой и
разложившейся частью в дивизии Щорса была Богунская бригада, которая
в июне 1919 года отдала врагу Волочиск, Проскуров, Староконстантинов,
а сама занималась грабежами населения. Начдив Щорс – личность
карьеристского типа наподобие Муравьева, Сорокина и других
изменников, случайно попавших в ряды красной Армии...
Если бы С. Аралов и
его тогда еще молодой «коллега» Г. Крапивянский, живущие в Москве и
имеющие, судя по всему, доступ к архивам, вдруг захотели подкрепить
свои измышления документально, они бы без особых усилий нашли среди
бумаг нечто совершенно противоположное их утверждениям. Да и не
только среди бумаг. Еще живы были многие соратники Н. А. Щорса,
которые могли авторитетно подтвердить, скажем, факт принадлежности
Н. А, Щорса к ленинской партии. Что, кстати, позже и сделали бывший
начальник политотдела 1-й (впоследствии 44-й) дивизии Н. Ю. Коцарь,
бывший командир полка этой же дивизии генерал-лейтенант И. И.
Петров, бывший комбат генерал-майор В. И. Рябцев, бывший командир
2-го Богунского полка полковник Г. С. Данилюк, и другие. Уж они-то
знали все о своем начдиве. О партийности Щорса, как о само собою
разумеющемся, писал, как помним, и генерал-полковник Щаденко.
В фондах музея Н. А.
Щорса хранятся фотокопии протоколов партийных собраний (оригиналы
находятся в партархиве Брянского обкома КПСС). Вот выдержки из них.
«Протокол общего партийного собрания № 4 членов Унечской организации
РКП (б) от 17 октября 1918 года... Председатель тов. Щорс. Секретарь
тов. Брагинский. Повестка дня: 1. Разгрузка поселка. (Имеется в виду
Унеча. Ред.) 2. Организация комячейки. По вопросу о разгрузке
поселка принимается постановление: избрать комиссию в составе
представителей партии тов. Щорса, председателя чрезвычкома и
председателя гражданского отдела...».
«Протокол общего
собрания членов Унечской организации РКП (б). 2 ноября 1918 года.
Присутствовало 28 человек. Повестка дня: мобилизация коммунистов на
фронт. По первому вопросу вносит предложение т. Щорс – о
формировании боевого коммунистического отряда. Постановили: отряд
создать из желающих добровольцев... Всю запись закончить к утру и
явиться к 12 часам к тов. Щорсу или Боженко...».
До Великой
Отечественной войны (факт общеизвестный) в Киевском музее революции
экспонировались партийный билет Н. А. Щорса и ведомость об уплате
партийных взносов членами парторганизации штаба 1-й (44-й) дивизии,
где значилась и фамилия Щорса. В годы войны эти документы, к
сожалению, были утеряны.
Что же послужило
поводом Г. Крапивянскому объявить Щорса беспартийным? В 1957 году в
издательстве «Радянська школа» вышла документальная книга бывшего
политкомиссара первой дивизии В. Исаковича «Микола Щорс». Автор этой
работы, надо полагать, со знанием дела на странице 37 утверждает,
что летом 1918 года Щорс еще не был связан с ЦВРК Украины и с
местными парторганизациями. Вот как раз за это утверждение и
уцепился Крапивянскцй. Но стоило бы опровергателю внимательнее
полистать эту книжку, и он на странице 4-й нашел бы такую фразу:
Щорс «понял правоту дела, за которое боролась Коммунистическая
партия и в 1918 году вступил в ее ряды...». Проглядел Г.
Крапивянский это свидетельство или не пожелал замечать?...
№ 106 от 3 сентября 1991 г.
В фондах
Центрального государственного архива Советской Армии хранятся сотни
подлинных документов, отметающих и остальные попытки
ниспровергателей Щорса принизить, перечеркнуть его заслуги перед
революцией, партией, советским народом. Вот лишь некоторые из них.
Представление
командования Украинским фронтом Временному Советскому правительству
Украины, № 101. 6 февраля 1919 года.
1-й Советский
Украинский полк проявил особенную доблесть за все время
революционной борьбы на Украине и, в частности, при взятии Киева.
Ходатайствуем перед Временным советским правительством Украины о
награждении означенного полка Почетным Знаменем с сохранением за ним
названия Богунский, а также о награждении командира полка тов. Щорса
за умелое руководство Почетным Золотым Оружием.
Командующий фронтом В. Антонов.
Член Реввоенсовета Е. Щаденко.
Постановление
Временного рабоче-крестьянского правительства Украины.
Постановлением
правительства от 7 февраля 1919 года Богунскому и Таращанскому
полкам вручаются за героические и доблестные действия против врагов
рабочих и крестьян Почетные Красные знамена.
Командирам боевых
полков тт. Щорсу и Боженко за умелое руководство и поддержание
революционной дисциплины в частях вручается Почетное Золотое Оружие.
Телеграмма ВУЦИК
1-й дивизии. № 829. 14 апреля 1919 года.
Всеукраинский ЦИК
Советов от имени масс Украины приветствует Красные полки, своей
героической борьбой не только отстоявшие Бердичев против более
сильного врага, но и могучим натиском взявшие обратно Житомир.
Рабоче-Крестьянская Украина гордится Вашей доблестью и не забудет
стойких защитников Советской власти.
Постановление
Президиума ЦИК Украины о награждении Боженко. Щорса, Квятека. 16
апреля 1919 года.
Предложить ЦИК
наградить за боевые заслуги командиров частей – комбрига Боженко,
начдива Щорса и комполка Квятека.
Поручить тов. Затонскому в недельный срок выработать знаки для наград.
Из докладной
записки Н, И. Подвойского В. И. Ленину, Реввоенсовету республики и
Советскому правительству Украины о переброске 1-й Украинской дивизии
на Южном фронте. 15 июля 1919 г.
Объехав фронт 1-й
армии, оценив всестороннее положение, изучив действующие части,
проанализировав техническое и стратегическое положение на фронте, я
решительно, с общего согласия командиров, предлагаю теперь же снять
единственно боевую на этом фронте дивизию Щорса, в которую входят
лучшие в боевом отношении и наиболее слаженные полки, и передать ее
на Южный фронт. Наркомвоен Подвойский.
Из газеты «Красная Армия» № 70,
июнь, 1919 г.: Наркомвоен Украины Н. И. Подвойский, лично посетивший фронт, с
большой теплотой говорил, что среди начальников и командиров
выделились во всех отношениях Щорс и Боженко, пользующиеся большим
авторитетом. В их частях железная дисциплина. Красноармейцы
сражаются с революционной энергией, несмотря на тяжелое материальное
положение.
Полагаем, в
комментариях эти документы не нуждаются. Хотим только еще раз
обратить внимание читателей на датировку последнего из них: 15 нюня
1919 года.
Щорсу осталось жить
всего лишь два с половиной месяца.
Как раз именно в это
время Украинская Красная Армия вошла в состав Всероссийской единой
Красной Армии. Это решение, как известно, было принято по
предложению Советской Украины 1 июня 1919 года в Москве на заседании
Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета с участием
представителей Латвии, Литвы и Белоруссии, Красные Армии которых
также объединялись теперь под единым командованием. Первая
Украинская дивизия во главе с Н. А. Щорсом была преобразована в 44-ю
дивизию 12-й армии. Вот тогда-то Щорс и встретился впервые с Араловым, прибывшим по распоряжению предреввоенсовета Троцкого на
Украину в качестве члена Реввоенсовета 12-й армии. Какое же
впечатление вынес Аралов от этой поездки? Об этом он поведал в 1962
году в скандально нашумевшей книжке «Ленин вел нас к победе».
№ 107 от 5 сентября 1991 г.
«...На Украине, – пишет он, – продолжала существовать система атаманства и батьковщины, что было на руку бандам Махно, Григорьева и другим.
Атаманщина еще жила в 1919 и 1920 годах... Невероятный хаос на
родной нам украинской земле... Немецкая оккупация, гайдамаки,
петлюровцы, белополяки, французские и английские десанты, казацкие и
курульские (кулацкие восстания, партизанщина, деникинские войска,
бандиты и атаманы самых различных мастей, дезертиры, зеленые - все
перемешалось, все кричало, пропагандировало, требовало, стреляло,
дралось, изменяло, перебегало из одной группы в другую, наступало,
отступало...».
Но это, так сказать,
общий фон. Более конкретные оценки мы находим в телеграммах Аралова,
адресованных Троцкому, и в записях телефонных разговоров с ним. Вот
как характеризовал он ситуацию в первой дивизии в июньской депеше,
помеченной грифом «сов. секретно»:
«...Командный состав
не соответствует своему назначению. Многим место на скамье
подсудимых. Командир дивизии считает себя каким-то «царьком»... 1-й Богунский полк, его командный состав, как, например, командир полка
Данилюк, адъютант Судженко и другие контрреволюционеры. В частях
дивизии развит антисемитизм, бандитизм и пьянство. Богунский полк
представляет собой угрозу Советской власти». Троцкий словно ожидал
этого сигнала. Тут же следует ответная телеграмма:
Реввоенсовет 12
Армейская Курск. Для превращения 12 армии в боеспособн. величину
необходим новый режим ком. и комиссаровский состав должен
почувствовать твердый и решительный перелом.
Строгую чистку нужно
начинать сверху глядеть сквозь пальцы на установивш. порядок
недопустимо примирительная политика губительна только после чистки и
освежения командного состава будет возможна решительная чистка
красноармейской массы.
О принятых мерах
сообщите, № 246: 28,
VI.
Предреввоенсовета Троцкий».
Итак, директива
четкая и недвусмысленная: чистка! Строгая. Сверху. Примирительная
политика недопустима и губительна. Вот, оказывается, кто развязал
pyки
араловым! Вот где начало тех злодеяний, которые вскоре потрясли
армию! Вот первое звено той «зловещей цепочки», о которой вскоре с
нескрываемой тревогой заговорил Лацис.
Аралов, конечно же,
сразу уловил смысл главной задачи, поставленной перед ним. Теперь он
четко знал, что от него требуется, впрочем, не исключено, что знал
он это и раньше, еще только собираясь на Украину, поскольку, будучи
доверенным лицом Троцкому явно был инструктирован им.
Щорс, по-видимому,
особенно раздражал Аралова. Аралов не мог не знать мнение о начдиве
1-й (44-й), которое сложилось о нем у руководства республики. Не мог
не слышать о его популярности в армии. Именно поэтому он, как писал
впоследствии генерал Щаденко, зачастил в 44-ю, «чтобы лично
проверять, насколько Щорс неукротим».
И вот полилась
мутным потоком в адрес штаба РВС республики столь милая слуху
Троцкого информация.
2.
V111
по прямому проводу: «...У нас в настоящее время имеются три зап.
бат-на, в которых в общей сложности около двух тысяч только что
пришедших на пополнение без винтовок. А еще имеются на фронте
партизанские части, которые совершенно разложились, как, например,
первая Украинская, которую надо чистить и пополнять командным
составом и для которой в первую голову нужен начальник дивизии.
Такого подходящего у нас нет. Поэтому пришлите российский командный
состав. Если дадите необходимые подкрепления, справимся с тяжелым
положением, но со здешними украинцами работать трудно и они
ненадежны, с кулацким настроением».
Это тоже
непосредственно о дивизии Щорса и о самом начдиве. А ведь мы помним,
как два месяца тому назад характеризовал эти части Подвойский. Кому
верить?
Н. А. Щорсу
оставалось жить чуть больше двух недель...
Сохранилось
свидетельство уже знакомого нам генерал-майора С. И. Петриковского
(Петренко) о характере инспекционных поездок Аралова в войска:
«Он приезжал как
начальник, а не политический руководитель, приезжал на два–три часа
и после беседы уезжал. Он боялся нас... Для Аралова мы были «чужие»,
«подозрительные», не заслуживающие доверия...
...Если разобраться,
как складывалась обстановка в 1-й Украинской дивизии летом 1919 г.,
то убийство должно было произойти. Я присутствовал в Житомире при
беседе Аралова со Щорсом в салончике вагона. Помню, как Щорс снял с
себя портупею и пояс с револьвером и положил его на стол,
подчеркивая тем свой отказ быть командиром дивизии. При этом
присутствовали и другие коммунисты...»
№ 108 от 7 сентября 1991 г.
Показательна в этом
отношении оценка, которую в очередном донесении Троцкому дает Аралов
дивизии Махно, временно входившей в подчинение 12 армии: «...1-й
ударный полк. Настроение хорошее. 3-й резервный полк этой же
дивизии. Настроение красноармейцев великолепное. 7-й Заднепровский
полк и Мелитопольский полк. Настроение бойцов великолепное...».
Вот уж поистине, что захочешь – то и
увидишь.
В уже упомянутом
нами «исследовании» Г. Крапивянского тоже встречаем утверждение, что
«член Реввоенсовета 12-й армии Аралов дважды решал и намечал снять
Щорса с поста комдива, но побоялся осуществить это решение». Бояться
было чего. Авторитет начдива у бойцов и командиров 1-й (44) был
огромнейший. За Щорса могли поднять на штыки! И тогда в штабе 12-й
армии, видимо, принимается секретное решение убрать Щорса
физически.
Тот же Крапивянский
без тени смущения в конце своего «труда» подводит читателя к мысли,
что Щорс погиб вовсе не в бою и не от вражеской пули, а убил его
Дубовой. И сделал-де он это сознательно и правильно, и что члены
Реввоенсовета Аралов и другие знали об этом убийстве и молча
одобрили его, назначив комдивом Дубового.
Естественно, столь
запоздалое признание, и главное попытка как-то оправдать убийство Н.
А. Щорса вызвали у ветеранов-щорсовцев да и у всех честных людей,
кому привелось познакомиться с этими «откровениями», бурю протеста.
Знавшие о содружестве Аралова и Крапивянского, понимали, что без
Аралова в этой версии никак не обошлось, что это его попытка,
спрятавшись за личину в общем-то недалекого Г. Крапивянского, на
склоне лет исповедаться в своем жесточайшем преступлении перед нашей
историей. Поэтому группа участников гражданской войны, служивших в
свое время под началом Н. А. Щорса, в феврале I960 года обратилась к
Аралову за разъяснениям. «Что вы можете сказать, Семен Иванович, по
поводу этого заявления Крапивянского? – писали они. – Вам, очевидно,
надо высказаться по поводу клеветнических наветов Крапивянского на
Щорса и на Вас лично, а также на членов Военного Совета 12-й армии.
Мы хотели бы получить от Вас ответ...».
И ответ последовал
незамедлительно: «...Никак не могу согласиться с вашей отрицательной
оценкой работы Г. Н. Крапивянского. Я ее считаю первым положительным
шагом в изучении гражданской войны на Украине в период 1918–1919
годов, правдивой, объективно освещающей события. С приветом. Семен Аралов. 29 февраля 1960 года».
Наконец еще одно
красноречивое признание. В своей рукописи «На Украине 40 лет назад
(1919)» Аралов как бы между прочим заявляет: «К сожалению, упорство
в личном поведении привело его (Н. А. Щорса) к преждевременной
смерти». Проговорился Аралов? Или это все та же попытка мотивировать
и как-то оправдать преступление? Как бы там ни было, но круг
замкнулся. Вопросов, как говорится, больше нет...
Но как были
восприняты эти откровения в официальных кругах? Довольно по-разному.
Один из экземпляров
рукописи Г. Крапивянский отнес в институт истории партии при ЦК
Компартии Украины. Надеялся, что одобрят? На такое, конечно, никто в
институте не решился. Но и достойной отповеди пасквилянту тоже не
дали, заняв этакую выжидательную позицию. Возможно, сказалось
влияние авторитета Аралова?
Такое молчание Крапивянский расценил по-своему. И полетели копии «исследования» в
Чернигов, Нежин, Щорс... Реакцию ветеранов-щорсовцев на него мы уже
частично знаем. Но не всю. Повозмущавшись, они решили подготовить
сборник подлинных документов о Щорсовской дивизии. И подготовили. Он
уже был набран, как вдруг составителям объявили: книгу издавать не
будут – о Щорсе-де и так уже много написано.
Опять вмешался Аралов?
Аралов и
Крапивянский в марте 1960 года были приглашены для объяснений в ЦК
КПСС, где «искренне раскаялись».
Вскоре, как
известно, наступили глухие времена застоя. Разоблачать до конца Аралова и его подручных никто не стал. «Мемуарист» продолжал
доживать свой век в славе и почете. История «загадочной» гибели
легендарного Щорса оставалась загадкой до наших дней.
№ 109 от 10 сентября 1991 г.
Расследователи не
совсем правы, утверждая, что погибшему Н. А. Щорсу не было оказано
должных воинских почестей. Почести были. По крайней мере, в родной
дивизии – траурные митинги с музыкой, венками, салютом. Газеты
поместили слова прощания...
Сначала его хотели
похоронить в Клинцах – там жили все родственники. Но потом
передумали. Дело в том, что незадолго до этого петлюровцы, захватив
Житомир, откопали из могилы тело бывшего командира Таращанского
полка В. Н. Боженко, привязали его к лошади и таскали по городу,
затем изрубили на части и разбросали неведомо где.
Боясь подобных издевательств над прахом Н. А. Щорса,
его решили перевезти подальше от линии фронта. Почему-то избрали
Самару. На этом, кажется, настояла жена Николая Александровича – Фрума Ефимовна
Хайкина-Ростова, служившая в 44-й дивизии чекистом. Впрочем, есть и
другая версия. Многие щорсовцы считали, что их начдива упрятали
столь далеко только потому, что надеялись таким способом поскорее
вытравить память о нем. А заодно и навсегда скрыть тайну его гибели.
Перед дальней
дорогой тело попробовали «забальзамировать» - поместили то ли в
спирт, то ли в крутой раствор поваренной соли...
– Отец, –
рассказывала Ольга Александровна Щорс, – получив горькую весть о
гибели Коленьки, поспешил из Сновска, где мы тогда жили, в Клинцы.
Туда, по сообщениям, накануне прибыл траурный поезд.
Поздно вечером
Александр Николаевич отыскал воинскую часть, где, по его
предположениям, должен был находиться гроб с телом. Пробираясь в
потемках мимо каких-то строений, отец увидел тусклый свет в окошке и
направился на огонек – вдруг там дежурный. Постучал в дверь – не
отзываются. Тогда он вошел в помещение и сразу же наткнулся на
какую-то ванну. Заглянул в нее – и отшатнулся: там плавало тело
Николая. Отец тут же упал без чувств.
По приказу
Реввоенсовета 12-й армии цинковый гроб с прахом Н. А. Щорса в
Самару отправили не в пассажирском вагоне, в котором жил Щорс в
последнее время и в котором его привезли в Клинцы, а в обычном,
товарном, что вызвало всеобщее возмущение. Группа командиров и
политработников 44-й даже послала в штаб армии телеграмму протеста.
Сопровождали гроб до
места погребения одиннадцать представителей дивизии во главе с
комиссаром Таращанской бригады Валерием Николаевичем Шадранским.
Похороны были
довольно скромными. На могиле боевые товарищи трижды салютовали из
личного оружия, установили дощатое надгробие и снова поспешили на
фронт.
Ровно тридцать лет
эту могилу никто не посещал – ни жена, ни родственники, ни
бывшие сослуживцы. Холмик осел и зарос, сгнило и рассыпалось
надгробие.
Только в июле 1949
года в Куйбышеве (бывшей Самаре) была создана специальная комиссия
для эксгумации и перехоронения останков Н. А. Щорса. Чем была
вызвана необходимость такой акции? На этот счет тоже есть несколько
версий. Официальная: старое городское кладбище ликвидировалось,
поэтому, решено было перенести захоронение в другое место.
Выходит, операция
эта была запланирована заранее? Сносится старое кладбище. Городские
власти Куйбышева, обеспокоенные, что под снос идет и могила
легендарного Н. А. Щорса, создают комиссию. Та, зная место
захоронения, приезжает на кладбище, непосредственно руководит
вскрытием могилы и переносом праха в более подходящее место.
Но давайте
повнимательнее вчитаемся в официальный документ – акт эксгумации,
датированный 5 июля 1949 года. А сказано здесь буквально следующее:
«Комиссией исполкома городского Совета актом... установлено, что...
на территории Куйбышевского кабельного завода (бывшее православное
кладбище), в трех метрах от правого угла западного фасада
электроцеха найдена могила, в которой в сентябре месяце 1919 года
было похоронено тело
H.
А. Щорса...
Почва могилы состоит
из суглинка на глубине 1 м 50 см и 43 см щебня, насыпанного сверху.
Гроб изъят и доставлен в помещение городской судебно-медицинской
экспертизы, где и произведено медицинское исследование...».
Итак, как видим, акт
полностью опровергает официальную версию. Нет никакого кладбища, нет
никаких следов могилы. Есть заводской двор (на месте бывшего
православного кладбища), на сорок с лишним сантиметров засыпанный
щебнем. В трех (всего-то) метрах от стертой с лица земли могилы
«героя гражданской войны тов. Н. А. Щорса» проходит стена электроцеха. Она могла пройти и в метре от могилы и даже накрыть
собой саму могилу.
Могила найдена!
Следовательно ее искали?! Но почему с таким опозданием? И от чего
вдруг стали искать?
№ 110 от 12 сентября 1991 г.
Не будь записи
разговора с О. А. Щорс, кстати, присутствовавшей тогда летом 1949
года при перезахоронении брата, ответить на эти вопросы не смог бы,
пожалуй, уже никто. А сообщила она вот что.
Как раз тогда, в
1949-м, в Москву пришло письмо от группы то-ли сербов, то-ли
словаков, спрашивающих разрешения почтить память своего боевого
командира, под началом которого они, вдохновленные идеей мировой
революции, в дни далекой молодости сражались за Советскую власть на
Украине.
В
Mоскве
поинтересовались, где Щорс похоронен. Естественно, сразу никто на
этот вопрос ответить не смог. Тогда начали выяснять. Кто-то
подсказал: в Куйбышеве. Запросили Куйбышев. Там засуетились, начали
искать, припоминать... Но что можно было найти, если бывшее
кладбище, где мог быть похоронен Щорс, уже давно стало территорией
кабельного завода.
И все же поиски не
прекращали: Москва ждала ответа.
Неизвестно, как
удалось обнаружить свидетеля захоронения. Зато известна его фамилия
- Ферапонтов. Она отражена в акте эксгумации. В свое время Ольга
Александровна беседовала с ним. Оказывается, Ферапонтов в голодном
19-м, будучи беспризорным, прибился к кладбищенскому сторожу и
поселился у него. Помогал старику таскать инвентарь, ухаживать за
могилами, а тот делился с мальчишкой скудным подаянием, перепадавшим
от родственников усопших.
Те похороны осенью
1919-го почему-то особенно врезались в память Ферапонтова. Чем
именно? Хоронили героя, красного командира. Без попа. Цинковый гроб.
Много военных. Стреляли! Необычной была и фамилия погибшего – Щорс.
Позже из песни, которую тогда распевала вся страна, Ферапонтов
узнал, кто это такой.
Уже повзрослев, он
не раз приходил на кладбище и всегда удивлялся: о человеке такая
слава, а за могилой его никто не присматривает. Поэтому, когда члены
специальной комиссии, невесть как отыскавшие Ферапонтова, спросили
его, может ли он указать место захоронения Щорса, тот сразу же
привел на засыпанный щебнем уголок заводского двора: «Где-то здесь».
Вскрыли не менее
десятка могил, прежде чем перед взором членов комиссии предстал
цинковый гроб со слегка прогнутой крышкой. Ферапонтов увидел его и
сказал: «Он...».
Такова версии,
которую поведала Ольга Александровна Щорс. Конечно же, она нуждается
в проверке, хотя, как, очевидно, уже заметили читатели, эта версия
во многом перекликается с официальным документом и, по крайней мере,
объясняет, почему вдруг через тридцать лет спохватились столь
энергично искать утерянную могилу Щорса.
То, что из-за
границы могло прийти письмо от бывших щорсовцев, тоже вполне
вероятно: в дивизии были представители почти двадцати
национальностей. В том числе немцы, поляки, корейцы, чехи, румыны.
словаки, венгры... Во втором Богунском полку служила целая рота
китайцев!
Но как удалось
доказать, что был обнаружен гроб именно с останками Щорса?
Акт
судебно-медицинской экспертизы отразил довольно редкое явление. Вот
как здесь оно описано: «...B
первый момент после снятия крышки гроба были хорошо различимы общие
контуры головы трупа с характерной для Щорса прической, усами и
бородой. На голове также хорошо был заметен след, оставленный
марлевой повязкой в виде широкой запaдающей
полосы, идущей поперек лба и вдоль щек. Тотчас после снятия крышки
гроба, на глазах присутствующих, характерные особенности вследствие
свободного доступа воздуха стали быстро меняться, расплываться, а
спустя короткий промежуток времени превратились в бесформенную массу
однообразной структуры...
Тщательным образом
были исследованы кости скелета, произведено их измерение. При
исследовании обнаружены повреждения на черепе в виде огнестрельного
отверстии в затылочной области справа и в левой теменной области...
...На основании
данных эксгумации и последующего медицинского исследования
комиссия, считает, что останки трупа, обнаруженные в могиле,
действительно принадлежат герою гражданской войны тов. Щорсу Н. А.».
Выходит, комиссии в
известном смысле повезло: ее участники через тридцать лет после
гибели Н. А. Щорса имели возможность видеть его «характерные
приметы». Влажная суглинистая почва, а, главное запаянный цинковый
гроб предотвратили доступ к останкам кислорода, что и обусловило их
сохранность.
Судебно-медицинская
экспертиза теперь документально подтвердила то, что многие только
предполагали: Н. А. Щорса убили «свои». Вот краткие выводы,
сделанные специалистами: «Повреждения черепа нанесены пулей из
огнестрельного оружия... Входное отверстие в области затылка справа,
а выходное – в области левой теменной кости... Следовательно,
направление полета пули – сзади наперед и справа налево...
№ 111 от 14 сентября 1991 г.
Можно предположить,
что пуля по своему диаметру была револьверной... Выстрел был
произведен с близкого расстояния, предположительно 5–10
шагов...».
После завершения
исследований останков Н. А. Щорса начались бурные споры
– куда
их перезахоронить. Одни доказывали: «Место легендарному борцу за
Советскую власть, конечно же, у Кремлевской стены». Киев возражал:
«Щорс национальный герой и должен быть погребен в столице Украины».
«Нет! – протестовали черниговцы. – Он наш земляк и должен покоиться
только в родной земле». Куйбышевцы тоже приводили свои доводы...
Наконец поступило
распоряжение сверху: «Пусть остается там, где был похоронен». Не
хотели, судя по всему, лишнего шума...
Гроб перенесли на
другое, действующее городское кладбище, на могиле установили
монумент – теперь уже гранитный. По революционным праздникам у его
подножия алеют цветы...
Но вот уже свежая
новость. Как сообщили нам сотрудники Щорсовского музея-мемориала,
сейчас зреет идея перенести прах героя еще раз – теперь уже в город,
носящий его имя.
На этом нам бы и
хотелось закончить печальную повесть об одном из не то что темных –
черных пятен нашей отечественной истории. Еще и еще раз перечитывая
свидетельства и документы, признаться, порой невольно даже начинал
понимать тех, кто в разное время не хотел, чтобы быль эта получила
всеобщую огласку. Очень уж неблаговидной, вопиюще дикой кажется она
на фоне прошлых деклараций о нашем, якобы, глубочайшем уважении
памяти о тех, кто ценой своей жизни завоевал нам Советскую власть,
открыл светлый путь и так далее... Что-де скажут о нас, что
подумают... Да, стыдно, да. грустно. Но все же лучше сказать об этом
честно и открыто. Может, нам всеобщий стыд послужит хорошим уроком
на будущее. Ибо забывать прошлое – и хорошее, и плохое – мы уже так
поднаторели...
Об Аралове и прочих,
кто так или иначе причастен к гибели Николая Щорса. В повести
приведены факты, предположения, оглашены архивные сведения, но это
отнюдь не означает, что пытались назвать имена подлинных убийц.
«Загадочная» смерть Н. А. Щорса – дело уголовное. И определить, кто
поднял на него руку и кто наводил убийцу, – исключительное право
суда. Со своими авторскими эмоциями юридически даже я не свидетель
обвинения. Хотя, признаться, хотел бы быть таковым. Но дело в том,
что мертвых у нас не судят. И даже трудно предположить подобный
процесс. Хотя при желании какой-то неофициальный суд – так сказать,
суд истории – с участием опытных юристов, общественности вполне
возможен. И если бы он состоялся, то, наверное, главным бы его
выводом была мысль о том, что никаких тайных злодеяний в жизни не
существует. И как бы ни пытались содеявшие их упрятать правду под
спуд, замести следы, рано или поздно сокрытое становится явным. Людей или даже
человечество еще можно одурачить, обвести. Историю же – никогда. Вот
о чем не следует забывать никому...
|
* Ю.
Сафонов. Документальная повесть о "загадочной" гибели Николая Щорса.
Опубликована в газете «Ленинское знамя» ( в настоящее время "Унечская
газета") №№ 95 - 98, 100 - 101, 103 - 111 за 1991 год. Материал
предоставлен
Унечским историко-краеведческим музеем. Передан для публикации на
сайте
Сергеевым С. Р. |
|
