По следам 1-го Богунского
полка
Письмо
Петриковского С. И. к Исаковичу В. Н.
(17 июля 1962 года)*
Это письмо написано бывшим
начальником штаба 1-й Украинской повстанческой дивизии (куда вошел
вновь сформированный Богунский полк), а впоследствии комбригом
Особой кавалерийской бригады Петриковским (Петренко) Сергеем
Ивановичем бывшему политкомиссару 1-й Украинской Советской дивизии,
которую в последнее время возглавлял Н.А. Щорс, Исаковичу Владимиру
Николаевичу.
Это письмо как бы является реакцией на очередные
инсинуации вокруг имени Николая Щорса. И судя по всему адресовано не
сколько самому Исаковичу, а потомкам. И, не смотря на определенную политизированность письма, приводимые в нем слова Фучика: «Люди!
Будьте бдительны!» остаются актуальными и по настоящее время.
С.Р.
Сергеев
Здравствуй, дорогой Владимир Николаевич!
Получил твое
письмо от 29 июня.
Мне передавали,
что ты прихварывал, и я очень беспокоился о твоем здоровье. Правда,
сам откладывал со дня на день письмо тебе. У меня набрался ряд
вопросов. Но, как всегда теперь, - то пока раскачаешься, проходит
день, то закрутят «текущие» дела, которых никак нельзя отставить.
Очень рад, что ты еще держишься. Одним своим существованием мы
кое-кого заставляем чухаться.
1. О смерти
Николая Щорса.
Еще во время
моих приездов в Киев мы отмечали некоторое различие в наших взглядах
на обстоятельства его гибели.
Я считал
необходимым на сегодняшнем (тогда) этапе придерживаться точки зрения
официальной – гибель от пули пулеметчика, но не отбрасывал, а
оговаривал необходимость изучения и второй бытующей версии от пули «своей»
- случайной или намеренной. Об этом я тебе писал и особенно
останавливался при разборе «Повести о полках Богунском и Таращанском».
Указывал, что считаю необходимым пока придерживаться официальной
версии.
Я ожидал, что
ты будешь придерживаться принятой нами точки зрения. Правда, я
предполагал, что мотивы будут несколько другие.
(Почему Петриковский предполагал, что
мотивы придерживаться официальной точки зрения у Исаковича должны
быть другие и какие эти мотивы?)
Наше
разногласие в этом вопросе сейчас меня только радует, так как я вижу
в тебе действительно друга и товарища, честного и идейного
большевика. Я надеюсь, что теми же близкими, больше чем родные,
останемся мы с тобой и до последних наших дней. Крепко тебя обнимаю
и желаю тебе здоровья и счастья, дорогой и старый мой товарищ.
Когда я писал
свое письмо Аралову на работу Григория Крапивянского
(сын Николая Крапивянского, историк, исследователь), я
говорил, что не поверю, чтобы Щорс был убит с согласия РВС 12-ой
армии, так как такая версия порочит нашу партию. И так много говна
вылили на нас.
Выступления Аралова и Г. Крапивянского теперь для меня
политически ясны и требуют своего решительного сокрушения и
осуждения.
У китайцев
есть пословица – «Верх бесстыдства, когда проститутка еще при жизни
требует поставить ей памятник за целомудрие и благонравие». Она
подходит к Аралову. На склоне своих лет этот политический Хлестаков
решил заработать капитал на смерти Щорса. Он теперь не боится – ЦК
реабилитировало И.Дубового и Аралов «не собирается ревизовать» это
решение.
(Вероятно,
речь идет о признании Дубового в убийстве Щорса, когда шло следствие
по обвинению Дубового в заговоре и измене. Однако это признание ни
следствием, ни судом во внимание принято не было. Убийство Щорса
Дубовому не инкриминировали).
Но он вел борьбу с анархией и партизанщиной на Украине,
олицетворением которой был Щорс. Он вытащил то, что ему было
известно из обстоятельств гибели Николая и за что он несет полную
ответственность и в другое время был бы судим, и решил сейчас
наиграть капитал на грязном злодеянии. Но не вышло. Конечно, есть
пословица – «мажь дегтем побольше, что-нибудь останется». Кое-кто
ухватился. Врагам выгодно принять освещение смерти Николая в издании Аралова – Г.Крапивянского. Здесь же крутится П.Петровский (автор
книги «Повесть о полках Богунском и Таращанском»), промелькнул
Василь Бабко, подначивает Найда и его дружок Лихолат. Но данный
всеми товарищами ветеранами отпор сыграл свою положительную роль.
Имя Щорса отстояли.
Но факта
сомнений вокруг смерти Щорса не избежать теперь. И обстоятельства
его гибели надо правдиво рассказать и дать ему правильное толкование,
проанализировать по партийному.
Твое
обоснование своего взгляда, что Щорс был убит вражеской пулей (пулеметчика).
Я подчеркиваю – пулеметчика, так как стрелял со стороны противника
только пулемет и то очень короткое время. Когда наша группа
командиров во главе со Щорсом легла, пулемет прекратил огонь. С
нашей стороны никто не стрелял за исключением политинспектора 12-ой
армии, лежавшего рядом несколько позади Щорса. При чем этот
политинспектор стрелял после того, как пулемет замолк.
Стрелял политинспектор из пистолета Браунинг №2.
Повторяю твои
доказательства.
1. «Не
существует никаких данных, подтверждающих это».
2. «Признание,
о котором ты пишешь, если оно действительно существует, а может и
существует на бумаге, но выдумано следователем, из кого не
выколачивали «признаний».
3. «Эта
злостная выдумка пущена в оборот после ареста Дубового. Кто ее
пустил – не знаю».
4. «По
рассказам очевидцев (Квятека, Гансеровского,
(фамилия Гансеровского встречается впервые, кто это?)
Никитенко) Щорс был убит на поле вражеской пулей».
5. «Я этому
верю. Обстановка, при которой погиб Щорс соответствует свидетельству
упомянутых очевидцев».
6. «Я знал
Дубового и Щорса по совместной работе на фронте, знал их
взаимоотношения, знал моральные качества Дубового и у меня нет и
тени сомнения, что Дубовой честный человек, нельзя даже подумать,
что он мог допустить или участвовать в таком преступлении».
7. «Я это
отвергаю, также как и отвергаю версию об убийстве Щорса кем-то из
своих, т.е. людей, которые были в рядах Красной Армии. Щорс убит на
поле боя вражеской пулей, посланной со стороны противника».
Теперь
расскажу, как в моей памяти сохранился день 30 августа 1919 г.
Конечно, день этот мне был очень памятен. Врезался некоторыми
деталями, которые запечатлелись сильно. Я неоднократно передумывал
его позднее, пытаясь осмыслить и логически связать события и людей.
Как ты знаешь,
я в то время командовал отдельной кавбригадой 1 - 44-ой стр. дивизии
(1-я Украинская Советская и
44-я стрелковая дивизии только что объединились и в этот период ее
называли 1-я – 44-я дивизия). Жил у себя в
вагоне в Коростене, где находился штаб 44-й, где жил в своем вагоне
и Щорс. В вагонах жили и многие другие работники штаба. Части моей
бригады в этот день находились в Ушомире (оба полка), где находился
и мой полевой штаб, тылы были расположены в Овруче.
30 августа Щорс,
Дубовой, я и политинспектор из 12-ой армии собирались поехать в
части вдоль фронта, думали о том, чтобы на месте решить возможность
несколько отодвинуть противника от Коростеньского узла. Автомашина
Щорса, кажется, ремонтировалась. Решили воспользоваться моей
автомашиной. Тогда были моими шоферами – Прокофьев Петр Петрович (старшим)
и его помощники – Кассо Зиновий Аронович (помощник) и Прокофьев Филя
(2-й помощник, брат Петра Петровича). Прокофьев и Кассо живы и живут
в Москве. В день 30-го августа 1919 г. Петр Прокофьев болел, вместо
него за рулем сидел Кассо. Машина была сильной, вместительной, но
пятиместной. Марка – «Австро-Даймлер». (Конфисковали мы ее у
какого-то австрийского генерала в Екатеринославе. Генерал сбежал, а
машину ребятам как-то удалось захватить).
(Тоже момент, на котором невольно спотыкаешься. У Щорса, который
очень ревностно относился к порядку, машина в горячее время
оказывается неработоспособной. Если бы не машина Петренко, Щорс,
вероятно, поехал бы верхом, но уже без Петренко и Кассо)
Выехали 30-го
днем. Спереди сидел Кассо и я рядом с ним. На заднем сидении – Щорс,
Дубовой и политинспектор. На участке Богунской бригады Щорс решил
задержаться. Договорились, что я на машине еду в Ушомир с тем, что
затем посылаю машину за ними и тогда они приедут в Ушомир в
кавбригаду и захватят меня обратно в Коростень.
Приехав в
Ушомир, я послал за ними машину, но через несколько минут по
полевому телефону сообщили, что Щорс убит на участке Богунской
бригады. Я поскакал верхом в Коростень, куда его повезли.
Шофер Кассо вез
уже мертвого Щорса в Коростень. Кроме Дубового и медсестры (жива,
живет в Москве) на машину нацеплялось много всякого народа, очевидно
командиры и бойцы.
Щорса я
увидел в его вагоне. Он лежал на диване. Голова его была сильно
забинтована (обмотана марлей).
Дубовой
почему-то был у меня в вагоне. Он производил впечатление человека
возбужденного, рассказывал мне несколько раз, повторяясь, как
произошла гибель Щорса, задумывался, подолгу смотрел в окно вагона.
Его поведение тогда мне казалось нормальным для человека, рядом с
которым внезапно убит его товарищ. Не понравилось только одно.
Вернее как-то насторожило в тот день. Эта тревога определилась у
меня в ту же ночь, когда я перебирал в памяти события прошедшего дня.
Мне Дубовой несколько раз начинал рассказывать, стараясь придать
несколько юмористический оттенок своему рассказу, как он услышал
слова красноармейца, лежавшего справа, - «какая это блядь с
ливорверта стреляет?». Красноармейцу на голову упала стреляная
гильза. Стрелял из браунинга политинспектор по словам Дубового. Даже,
расставаясь на ночь, он мне вновь рассказывал, как стрелял
политинспектор по противнику на таком расстоянии из браунинга и как
красноармеец сказал – «какая это блядь с ливорверта стреляет?».
Эта нарочитость
повторения достигла своей цели. Я начал думать о политинспекторе,
стрелявшем из пистолета рядом со Щорсом в момент его гибели.
Я не подумал на
Дубового. Сын старого большевика, уже дравшийся под Царицыным, о
котором так хорошо отзывался Щаденко. Даже и мысли не было.
Взаимоотношения со Щорсом, со всеми нами – дружественные,
товарищеские. Его преданность Советской власти, нашей партии не
вызывала сомнений. Свой товарищ, безусловно «свой».
Я, быть может,
сейчас несколько подробнее останавливаюсь на обстоятельствах и
обстановке гибели Щорса, так как не знаю – когда мне еще
представится возможность выделить на это время. Хотя я уже это писал
тебе в несколько других аспектах, писал еще до Вел. Отеч. войны.
Что пуля,
убившая Щорса, была «своя» у меня не было вскоре сомнений.
(NB!
– вскоре) Но кто и почему? Случайность или
умысел? Личные мотивы или чье-то задание?
Сейчас не уйти
от ответа – кто убил Щорса?
Устные разговоры в
свое время. Книга Дм. Петровского, разошедшаяся почти в миллионе
экземпляров – это еще можно отбиться. Но Араловская сволочь ставящая
по новому вопрос о закономерности убийства Щорса, - это не
Д. Петровский и не «разговорчики», хотя писанина Г .Крапивянского и
нигде не напечатана.
Другим лицам в
назидание мы должны показать еще и на этом ярком примере – как не
проста, как сложна Гражданская война, какие трудности должны были
преодолеть возглавляемые большевиками рабочие и крестьяне, чтобы
победить.
И это не только у
нас, но и в других странах. Не только в прошлом, но и в будущем.
Гражданская война, классовая борьба в самых различных формах еще
долго будет существовать. Напрасно некоторые стараются себя и других
убаюкивать. Это может привести к предательству. Будем помнить
замечательные слова Фучика – «Люди! Я любил Вас! Будьте бдительны!»
В Революции не
бывает готовых отделов кадров и хорошо налаженных следственных
органов. Сколько замечательных и преданных людей погибло от своих,
потому что мы не разобрались, потому что нам «показалось», потому
что мы поверили подчас тому, кому верить не следовало. Гражданская
война – это когда, кажется, что «свой» против «своего». Не просто,
нет не просто. Тем важнее обогатить нашим опытом наших детей и
внуков всех народов.
Но возвратимся к
событиям 30 августа 1919 г.
Я больше не видел политинспектора 12-ой армии. Он в тот же вечер уехал в штаб 12-ой.
Мне товарищи даже называли его фамилию. Она у меня записана. Но я не
уверен в ней. Это был человек лет 25-30. Одет в хорошо сшитый
военный костюм, хорошо сшитые сапоги, в офицерском снаряжении. В
хорошей кобуре у него находился пистолет системы «Браунинг» -
никелированный. Я его запомнил хорошо, так как этот политинспектор,
будучи у меня в вагоне, вынимал его и мы его рассматривали. По его
словам он родом из Одессы. Проходя по российским тюрьмам я
насмотрелся уголовников. Этот политинспектор почему то на меня
произвел впечатление бывшего «урки». Не было в нем ничего от
обычного типа политработника. Он хорошо плясал чечетку у меня в
вагоне, где перегородки средней части пульмановского вагона были
выпилены и посередине было свободное пространство, куда ставили
столики, или иногда ребята пели вечерами или плясали под гармошку.
Приезжал он к нам дважды. Останавливался у Дубового. Его документ,
что он политинспектор я видел своими глазами.
(Я сейчас уже не помню, но в одной из статей
из еврейского журнала, посвященной евреям в Гражданской войне,
Танхиль-Танхилевич значится как убийца Щорса)
Выстрел, которым был
убит Щорс, раздался после того, как замолк пулемет (рассказ
медсестры Богунского полка и некоторые другие рассказы товарищей,
находившихся вблизи).
Я допускаю
случайное убийство. В первую мировую войну в августе 1914 года
мне пришлось быть в разведывательном отряде.
(Вероятно, здесь Петриковский что-то путает
или выдумывает - в 1914 году он был студентом Петроградского
университета).
Начало войны. Нами командовал подпоручик.
Мы шли на сближение с австрийцами. Спрятались за каменной оградой
какого-то кладбища под Красняком, мы неожиданно увидели разъезд
венгерской кавалерии. Он был от нас на расстоянии около 700-900
метров. Но мы открыли по нем беспорядочный огонь из своих винтовок.
Наш начальник, подпоручик, стрелял из своего «Нагана». В тот момент
мы не заметили всего комизма – стрельбы на большом расстоянии из
револьвера. Только успокоившись, когда кавалерия скрылась, мы
обменялись впечатлениями, возбужденные, вспомнили и своего
подпоручика, хорошего парня, вскоре убитого. Можно, следовательно,
стрелять из пистолета за километр по противнику.
Первый бой.
Возбуждение. Свой случайно убил своего. Бывало. Что тогда? Свои
разберутся. Осудят. Быть может даже под суд отдадут. Но при
неумышленном убийстве всегда все-таки потом простят, поймут. Да и
неумышленному убийце легче.
Так ли здесь?
Вначале отбросим еще
твой пункт 7-ой, где ты вообще исключаешь возможность убийства
«своей пулей».
Цитирую из акта
Госуд. Комиссии, произведшую эксгумацию трупа Н.А.Щорса 5 июля 1949
года в г. Куйбышеве. Состав комиссии: завгорздравотделом Васильев,
завкафедрой оперативной хирургии КГМИ профессор Акслонов,
патолог-анатом Дягилева, судебно-медиц. эксперты – Беляев и Голубев,
п/ка мед. службы Алеев, в присутствии членов город. комиссии – тт.
Евстратов, зампрокурора г. Куйбышева советник юстиции Калачев, жена
Щорса Ростова.
«... п. 3 ... в
области бугра затылочной кости, на 05 см. вправо от него, находится
отверстие неправильной овально продолговатой формы, размерами 1,6 х
0,8 см. с довольно ровными краями. От верхнего края этого отверстия
слева, несколько поднимаясь вверх, через левую височную кость, идет
трещина, не доходящая до заднего края левой скуловой кости. В
области левой теменной кости на линии, соединяющей сосцевидные
отростки на 5 см. ниже стреловидного шва, расположено отверстие
округлой формы размерами 1 х 1 с отслойкой наружной пластинки в 2 см.
в диаметре. От этого отверстия впереди и вниз к наружному слуховому
отверстию отходят трещины, образующие замкнутую площадку
неправильной четырех угольной формы размерами 6 х 3.5 см ...»
(Кстати, кто и по какому поводу инициировал
эксгумацию тела Щорса? Куйбышев теребили по этому поводу дважды:
первый раз поиски были безрезультатными, но в 1949 году очень уж
напряглись и нашли. Почему?)
Пулемет противника
стрелял слева. Щорс был убит уже после того, как он лег на землю.
Убит пулей, вошедшей сзади справа в затылок и вышедшей несколько
слева в лоб чуть-чуть снизу вверх.
Следовательно
стрелявший тоже лежал.
Никак не мог Щорс
так повернуть на 180 градусов свою голову в сторону противника. Это
чепуха. Несусветная чушь.
При стрельбе
пулемета противника возле Щорса легли – Дубовой с одной стороны,
политинспектор с другой. Кто справа и кто слева я еще не установил,
но это не имеет уже существенного значения.
Я все-таки думаю,
что стрелял политинспектор, а не Дубовой.
Но без содействия
Дубового убийства не могло быть. Зная любовь людей к Щорсу, кто бы
рискнул пойти на убийство?
Только опираясь на
содействие власти в лице заместителя Щорса, Дубового, на поддержку
РВС 12-ой, уголовник совершил этот террористический акт.
Бинтовал голову
мертвого Щорса тут же на поле лично Дубовой. Намотал бинта до черта,
очень много. Когда медсестра Богунского полка Розенблюм Анна
Анатольевна (проживает в Москве) предложила перебинтовать
аккуратнее, Дубовой сказал, что не надо.
По приказанию
Дубового тело Щорса было немедленно отправлено на «родину Щорса» для
погребения. Обследования и расследования произведено не было. Штаб
12-ой в это время переезжал из Киева в новое место («драпал»).
По дороге в Клинцах
или Новозыбкове
(однозначно известно, что
в Клинцах) тело встретила Ростова, Щаденко, Гольдштейн.
Там тело положили в цинковый ящик, запаяли, уложили в гроб и
отправили дальше на север.
(Петриковский
не упоминает о бальзамировании – не знает этого?)
Штаб 12-ой уже
расположился. Уже были Аралов и Семашко, когда к ним привезли тело.
Поинтересовались ли они смертью боевого командира своей самой
крупной и славной дивизии, которого любили не только командиры,
политработники, бойцы, но и население тех губерний, где проходила
1-ая укр. дивизия? Поинтересовались, но не так, как следует. Скорее
запаять и отправить подальше. Здесь на Черниговщине по дороге еще
митинги, скорбь о погибшем (от этого никуда не денешься). А вслед
поезду, увезшему тело Николая, отправляется телеграмма за подписью
Адама Семашко – выгрузить тело из вагона Щорса (маленького
четырехосного, кому он был нужен) и перегрузить в обычный телячий.
Разве ты не знаешь о той возмущенной
телеграмме, которую послали в штаб 12-ой армии командиры и
политработники дивизии, узнав об этом надругательстве над телом
героя? Конечно, знаешь.
Сразу же после
смерти Щорса в командование дивизией вступил Дубовой Иван, как зам.
начдива. Потом к нам приехал в качестве начдива помкомандарма 12
Миронов (быв. полковник). Дубовой, находясь в дивизии, был как бы не
у дел. Приезжала комиссия, кажется, Сафонова, в чем-то разбиралась,
что-то расследовала и уехала. А 23-го октября появился приказ РВС
12-ой о назначении Дубового начдив 44-й.
Как проходило мое
освобождение от должности комбрига отдельной кавалерийской. Даты не
помню. Кажется, двадцатые числа сентября. Штаб бригады находился в
Овруче. Я был в своем вагоне на ст. Овруч. Утром ко мне в вагон
вошел начдив Миронов (он же и помкомандарма) вместе с комиссаром
Берзиным и предъявили предписание о сдаче бригады и отбытии в
распоряжение командарма 12-ой. Характерно, что в это же время мой
вагон был оцеплен вооруженными красноармейцами из отряда, прибывшего
вместе с Мироновым. Я увидел это вооруженное оцепление вокруг моих
вагонов и об этом с укором сказал Берзину. В этот же час в городе
был оцеплен штаб моей бригады и представитель Миронова под охраной
принимал его.
Случайно ли это?
Конечно нет.
Та же сволочь
наклеветала и на меня. Работали враждебные силы. Кому-то это было
необходимо.
Прибыв в
распоряжение командующего 12-ой Меженинова, я просил откомандировать
меня в Москву в распоряжение ЦК РКПб, так как у меня создалось
убеждение, что меня рассматривают «украинским партизаном», против
которого необходимо применять вооруженную силу. Это меня возмущает.
Поэтому я хотел бы, чтобы меня направили на другой фронт, где бы и
партия и я сам проверили бы меня. Меженинов меня успокоил и просил
остаться в его распоряжении в связи с наступлением Деникина: мне
была поручена им разработка партизанских баз и организация
партизанской борьбы на Черниговщине в районе расположения 12-ой
армии в случае, если ее займут деникинцы. Октябрь 1919 года я был
при Меженинове, занимаясь без особого настроения этой работой. Со
мной была группа товарищей, бывших работников кавбригады, из которых
некоторые живы по сегодня. Когда произошел перелом на деникинском
фронте, я упросил все-таки Меженинова отпустить меня в Москву на
другой фронт. Так в ноябре 1919 г. я был направлен из Москвы в
распоряжение Фрунзе, который меня назначил комиссаром 25-й
Чапаевской дивизии с тем, что после ознакомления моего с дивизией и
по моему письму, я буду назначен начдив 25-ой (после гибели Чапаева
вместо него исп. об. комбриг Кутяков). К Кутякову я и был назначен
комиссаром.
После ликвидации
Гурьевского фронта и занятии Гурьева, когда я познакомился с
дивизией, я доложил командованию 4-й армии, что не вижу
необходимости менять Кутякова, что он справляется с командованием.
Пробыл я в Чапаевской дивизии с декабря 1919 года и по май 1920 г.
Отзывы командования и политруководства обо мне были больше, чем
хорошие. Я еще больше убедился в политически ошибочном поведении РВС
12-ой (Аралова и Адама Семашко. Остальные товарищи в РВС проходили и
не имели решающего влияния). Как ты знаешь, после 25-ой Чапаевской
дивизии я был назначен в мае 1920 г. на Врангелевский фронт начдивом
52. Только позднее я узнавал дополнительные данные по смерти Щорса.
Более подробно представилось возможным познакомиться после ХХ-го
съезда, в особенности, после выступления Аралова – Г. Крапивянского о
Щорсе.
У меня имеется
рукопись С.И.Аралова под названием – «На Украине 40 лет назад (1919
г.)», написанная 26 октября 1959 года. В этой рукописи Аралов черным
по белому о Щорсе пишет – «К сожалению, упорство в личном поведении
привело его к преждевременной смерти». В одобренной Араловым и
написанной под его руководством (во всяком случае идейной
направленности) известной тебе рукописи Г.Крапивянского на ряду с
фальсификацией и клеветой имеются и крупицы правды или похожего на
правду домысла. Так, например, он пишет, что отстранение Ивана
Дубового в сентябре 1919 г. от командования 44-ой див. «было связано
с отсутствием медицинского свидетельства смерти Щорса». Или далее он
пишет, что РВС и Особ. Отдел 12-ой армии и ЧК Украины «убедились в
отсутствии преступления с контрреволюционными целями в чрезвычайных
обстоятельствах, связанных с гибелью Щорса».
(Странная какая-то формулировка. Возможно
юридически точная, но ведь ее можно трактовать и так: преступление
было, но не с контрреволюционными целями, а, допустим, исходя из
целесообразности момента. И второй вопрос – в каких случаях
производится расследование? Всегда, когда погибает командир или
кто-то инициирует расследование?)
Мне не хочется
перечислять тебе все разноречия и противоречия, которые имеются в
воспоминаниях Аралова о Щорсе и его гибели. Не стоит этот
политический Хлестаков, этот Керенский, примазавшийся к большевикам,
того, чтобы на нем долго останавливаться. Однако некоторые
пользуются тем, что он был членом РВС Респ., нач. оперода Наркомвоен,
что он потом был членом РВС 12-ой и т.д., что он часто встречался с
Лениным, что даже попал в 1-ое издание БСЭ. А по существу в нем
сидел со всеми чертами в глубине меньшевик, оборонец,
мелкобуржуазный российский националист. Он сделал случайную карьеру.
Вернувшись из армии в Москву в 1918 году он был привлечен на работу
в Моск. Воен. Округ Н.Мураловым, как быв. штабс-капитан, объявивший
себя меньшевиком-интернационалистом в 1917 году, участвовавший в рев.
движении в 1905 году. В начале 1918 г. почти в каждом Воен. Округе
создавались опероды или опер. штабы. Так Аралов в то время стал Нач.
оперода Моск. ВО, а после переезда СНК в Москву обслуживал и
КомандМВО и Наркомвоен.
Извини, что длинно и
несистематизированно пишу: нет времени, очень тороплюсь. Конечно
получается дольше и хуже.
Если разобраться,
как складывалась обстановка в 1-ой укр. дивизии в лето 1919 года, то
убийство должно было произойти (последовать).
Избежать его можно
было, если бы Аралов, приезжая в августе в Житомир, принял рапорт об
отставке, который написал Щорс. Я присутствовал тогда в Житомире при
беседе Аралова со Щорсом в салончике вагона. (помню еще
присутствовавшего там Гольдштейна). Помню, как Щорс снял с себя
портупею и пояс с револьвером и положил на стол, подчеркивая тем
свой отказ быть командиром дивизии. При беседе присутствовали и
другие коммунисты-большевики.
Но разве Аралов
поинтересовался нами? Взять хотя бы Гольдштейна. Он в марте 1917
года вместе с Лениным возвращался из эмиграции через Германию и
Скандинавию. Мы для Аралова были «чужие», «подозрительные», не
заслуживающие доверия, «украинская банда».
Он приезжал, как
начальник, а не политический руководитель, приезжал на 2-3 часа и
тут же после беседы уехал: он боялся нас. Он не сделал попытки
разобраться по партийному, разобраться в партийном окружении Щорса,
да и вряд ли смог разобраться, так как он мыслил другими, чем мы,
категориями. Он был чиновник, возомнивший о себе интеллигент, с
неплохо подвешенным языком, пытавшийся выслужится перед Троцким, он
не был большевиком-ленинцем.
(Однако
Петриковский в своих рассуждениях опускает вопрос, какие причины
побудили Аралова приехать к Щорсу, а Щорса подать в отставку. Почему
Петриковский считает, что надо было принять отставку Щорса, чтобы
избежать его убийства?) Когда Аралов приехал в 12-ую
армию и хотел связаться с Ворошиловым, командовавшим 14-ой, то
последний даже не проявил желания. Но даже аппарат Троцкого не
высоко ставил этого новоявленного «военспеца-большевика», мнившего
себя военным талантом.
Почему Аралов не
освободил Щорса от командования? Он же об этом просил не один только
тот раз в августе. Щорс ссылался и на свое болезненное состояние.
Были все данные для почетного освобождения без ущемления самолюбия.
Аралов – трус, у него духу не хватило. А Адам Семашко действовал.
Освободить побоялись товарищи из
руководства 12-ой армии. И придраться не к чему, чтобы снимать.
Осталось по бандитски убирать тайком. Была совершена преступная
ошибка. Талантливого народного самородка, преданного партийца
большевика убрали чуждыми нам методами. А сегодня, желая снять с
себя вину, порочат память светлую честного народного героя. Аралов
порочит.
РВС 12-ой армии не
смог привлечь открыто Щорса, который тщетно и искренне пытался найти
общий язык, оказался слабее Щорса в военном, политическом и
моральном отношении. РВС 12 – бездарный командарм Семенов (б.
генерал), чья ничтожность стала очевидна вскоре даже пославшим его,
и члены РВС – Аралов, пытавшийся играть первую скрипку, доверенного
штаба Наркомвоен, и Адам Семашко, второе доверенное лицо Троцкого.
Телеграммы Аралова
Троцкому, в Серпухов беспартийным штабным работникам о недоверии
украинским кадрам, просьбы о присылке русского пополнения. Даже Иван
Дубовой его не устраивал, так как Аралов посылал в Серпухов
телеграмму с просьбой прислать кандидата на должность начдива 44.
А в то же время
сколько путаницы вносил Дубовой, как начштаба 1-ой укр. армии, какая
создалась из-за его действий и неумных действий 12-ой армии
организационная неразбериха в 1-ой – 44 стр. дивизиях. Штаб 12-ой
его все время подталкивал, чтобы он занял место Щорса. Дубовой этих
подталкиваний не пресекал.
Ты знаешь, что в то
время иногда шла борьба среди различных наших товарищей (различных
групп) за назначение на командные места в армии «своих» людей. Чаще
всего это делалось с лучшими намерениями. Хотели посадить тех, кого
знали и в кого верили, для-ради Революции. Помню приезд, так
называемых, «царичан» во главе с Артемом, Ворошиловым и Щаденко.
Назначение начдивом Локотоша, а комиссаром Панафидина. Первые их
телеграммы из дивизии и т.п.
Ты знаешь, как
Троцкий и Серпухов наводили организацию и порядок, какие слухи по
этому поводу ходили и как в частях и на местах приходилось вносить
поправки. Революция вовлекала тысячи и тысячи новых людей. Очень
многое зависело от того, какие были рядом комиссары, коммунисты.
Столкновения в 1-ой дивизии с Николаем Крапивянским
коммунистов-командиров – они не были случайны. Хорошо, что Николай
Григорьевич сразу же был призван к порядку. Возьми Чапаева. Историю
Кочубея, конечно, знаешь. Комкор кавалерийской, считавшийся лучшим
конником в Кр. Армии, Думенко весной 1920 г. в Ростове был арестован
Ворошиловым и Буденным, судим ревтрибуналом и в три дня расстрелян.
А Думенко отмечался в телеграммах Ленина, как герой Царицина еще.
Знаешь наверное и об есауле казачьем Миронове, герое первых боев на
Дону с белоказачьими бандами, как ему потом было поручено
сформировать красноказачью дивизию, с которой он присоединился к
восставшим против Советской Власти станицам. К счастью,
присоединился, но не воевал. Сдался нашим войскам без боя.
Ревтрибунал под председательством Смилги судил его и командиров
полков (8 чел.) в Балашове. Присудили к расстрелу, но учитывая
боевые заслуги и чистосердечное раскаяние, сам ревтрибунал послал во
ВЦИК телеграмму о помиловании. Осудили условно. Отправили на фронт.
Миронов был назначен Фрунзе командармом 2-ой Конной на Врангелевском
фронте. Миронов проявил талант военачальника, сумел сплотить 2-ую
Конную, вдохновить и, командуя ею в бою под Шолохово в середине
октября, остановить самую крупную и лучшую конницу белых, повернуть
ее вспять, заставив бежать, чем положил начало разгрома Врангеля.
Миронов представлен Фрунзе к награждению золотым оружием. Затем
начинается темная история. Миронов отзывается, затем арестовывается
и где-то, сидя в тюрьме на Дону, убит во дворе караульным.
Революция, такая как
наша, - вещь не простая. Иной раз приходилось убивать.
Оправданные убийства. Помнишь, как Муравьев поднял восстание
против Советской Власти в июле 1918 г. и как его убили наши товарищи
в Симбирске при попытке его ареста.
В 36-ом Ленинском
сборнике имеется телеграмма Ленина Раковскому, в которой он между
прочим упоминает о плане Дыбенко в отношении Махно. А план состоял в
том, что я и Дыбенко в то время предложили Раковскому и Антонову,
имея свободные части, окружить Гуляй Поле и разоружить махновцев,
чтобы почистить. Ленин не согласился с нами. Предоставляя
возможность решать на месте, он требовал других методов, требовал,
чтобы мы завоевали умы и сердца людей, пришедших в революцию.
Несомненно были и
ошибки. И ничего в такой сложной обстановке зазорного в отдельных
ошибках нет. Но нельзя сегодня свою ошибку выдавать за
заслугу, только потому что Дубовой реабилитирован и могут раскопать
виновность Аралова, того Аралова, который в 30-ых годах ездил по
местам боев Щорса и его славил.
Я убежден, что
Дубовой стал невольным соучастником, б.м. даже полагая, что это для
пользы Революции. Сколько таких случаев знаем. Изучением сложнейших
ситуаций в Революции, их правдивым партийным освещением и анализом
поможем детям и внукам нашим.
Продолжать держаться
за нашу старую вынужденную (мы не располагали многими
данностями) версию смерти нашего славного товарища Николая Щорса –
теперь ошибочно, это идет на пользу нашим политическим
противникам.
Черниговские
ветераны и Ольга Щорс оказались правы в своем первоначальном
требовании привлечения к ответственности Аралова – Г.Крапивянского.
Ты знаешь, что
велись разговоры вокруг памятника Щорса в Киеве. Велись и при случае
вновь поведут, так как это вопрос политический. И не разгромив,
разоблачив Араловых, мы оставим нашим врагам (...?). А алианс
российского меньшевика-оборонца с укр. националистами – алианс «по
закону».
Сейчас наша партия
должна еще больше, еще выше поднять Николая Щорса, как невинно
загубленного народного Героя. Следует поднять нашу Партию, поднять
Октябрьскую Революцию и ее завоевания.
Возвращаюсь к твоим
пунктам на стр. 2.
П.2 – «Признание...
из кого не выколачивали «признаний». Да, ты был бы прав, но не в
данном случае. Даже буржуазное судебное право в отдельных странах –
не признает «самооговора». Но любое право признает – «да, я
виновен», если будут еще доказательства. Для меня это признание не
доказательство первого порядка, а лишь подчеркивание, подтверждение.
Впервые мне об этом
признании рассказал Щаденко еще перед Вел. Отеч. войной. Кажется, он
даже выезжал в Киев и присутствовал при допросе Дубового. И даже
тогда я отнесся к его словам с недоверием. Он вторично рассказал об
этом в присутствии Ростовой. Почему я в то время отнесся с
недоверием? Первый разговор происходил в 1938 или 1939 г. у Щаденко
в Наркомате. Я был у него по какому-то оргвопросу. Щаденко ранее
очень рекламировал Дубового. А тут меня решил «огорошить». Летом
1919 г. Щаденко был и членом РВС 1-ой укр. армии и 3-ьей укр. армии,
и комиссаром Житомирского какого-то воен. района и одновременно был
Нарком УССР без портфеля. По существу все лето он крутился с нами в
1-ой дивизии и его роль там для меня не совсем была понятна:
рассказывал анекдоты. Он не мог не знать о разговорах в связи со
смертью Щорса, не мог не интересоваться. 20 лет почти Дубовой не
признавался. А тут вдруг признался. Арестованных обвинили в
заговоре, и измене, в троцкизме. А тут вдруг убийство Щорса.
Почему арестованного
Квятека, бывшего там со Щорсом, не заставили «признаться» в убийстве
Щорса? Уж если Дубовому было «признаваться», чтобы кончить мучения,
то признавался, как многие, во всем, что ни писали, лишь бы скорей
кончали. А он все остальное отрицал.
(Этот абзац читается с мурашками по позвоночнику, хотя написан в
стиле обычного делового письма, словно речь идет о заштатных
разборках)
П.3-ий. «Эта
злостная выдумка пущена в оборот после ареста Дубового». Но ведь
группа командиров в 1920 году писала письмо в Укр. ЧК с просьбой
произвести расследование обстоятельств гибели Щорса? Следовательно,
вопрос о возможности убийства сзади ставился уже открыто в 1920
году. Конечно, никто не думал из нас
(вероятно Петриковский был в числе писавших письмо?)
на
Ивана Дубового. Ему и признаваться в 1937 году не было бы нужно,
если бы не было уже ранее данных в его какой-то причастности, от
чего он не мог отпереться.
П.4. «По рассказам
очевидцев (Квятека, Гансеровского, Никитенко) Щорс был убит на поле
боя вражеской пулей».
В том то и
несчастье, что хотя эти «очевидцы» и были на месте происшествия, но
того, что было важно, они не увидели. Они рассказывали уже потом
только общую обстановку до и после. Но если память мне не изменяет,
то в числе командиров, писавших в ЧК, должно быть имя Квятека.
Дубовой не мог не
знать, что пулевое «выходное» отверстие всегда больше, чем «входное».
По его же рассказу он видел рану Щорса на голове, Щорс умер у него
на руках. Что же он пишет, что пуля вошла спереди и вышла сзади. Акт
вскрытия говорит обратное. А ведь любой боец уже через неделю знает
это бросающееся в глаза действие пули.
«Обстановка, при
которой погиб Щорс не свидетельствует тому, о чем ты пишешь.
(Воспоминания Дубового о Щорсе – «Правда» 10 марта 1935 г., книга –
«Щорс» на укр. языке, изд. «Молодой большевик» Киев 1935).
П.6. «Я знал
Дубового и Щорса ... знал моральные качества Дубового и у меня нет и
тени сомнения, что Дубовой честный человек ...»
Конечно, твое
убеждение для меня очень весомо. Но, к несчастью, в политике нельзя
основываться только на одном убеждении. До 1937-38 годов я никак не
подумал бы, что Клим Ворошилов мог послать на смерть так много
честных и невинных людей, своих товарищей. У меня ничего, кроме
возмущения не вызвали его воспоминания о Кронштадте, написанные в «Военно-Историч.
журнале» за прошлый год, где он так восхваляет Бубнова, Дыбенко,
Федько и др., в чьей смерти он тоже повинен. Как же так можно? Я,
очевидно, какой-то «ветхозаветный» человек.
А скажи ты мне –
почему пуля «пулеметчика» попала только в одного Щорса и то в
голову, в самое убойное место?
Ты пишешь, что знал
Дубового. Я тоже его знал и не только по Гражданской войне. Я опять
повторяю, что никогда не думал на него ранее. Он мне казался
честным, преданным партии и Советской Власти, воевавшим рядом с нами
(а это всегда такое важное имеет значение). Но он мне казался и
слабовольным, без особых талантов. Его выдвигали и он хотел быть
выдвигаемым. Вот почему я думаю, что его сделали соучастником. А у
него не хватило мужества быть честным и не допустить до убийства
невинного народного Героя, каким был Николай Щорс.
Было правильным
указание Партии не заниматься публичным обсуждением обстоятельств
гибели Щорса: не доставляет это нам радости. Но нас вынудили. В чьих
это интересах? Конечно, подняли этот вопрос противники нашей Партии.
Они навязали нам его еще в книге Д.Петровского. Сейчас в выступлении
Аралова – Г.Крапивянского. Надо отвечать так, чтобы еще выше
поднимать Партию, Октябрьскую Революцию, громя наших политических
противников.
Принятие Ивана
Дубового – это оправдание Аралова. Нам сейчас не уйти от этого
противоречия. Не уйти от несовместимости Щорса и Дубового. Мог ли я
перед товарищами Николая Щорса, перед его светлой памятью поставить
свою подпись под именами Щорса и Дубового, написанными рядом?
(Очевидно, здесь идет речь о конфликте с
редакцией газеты, которая опубликовала одну из статей Петриковского.
В этой статье Петриковский наряду с другими героями гражданской
войны упомянул имя Щорса. Редакция по своей инициативе (самовольно)
добавила рядом со Щорсом имя Дубового. Вот здесь и родилось
знаменитое письмо Петриковского в редакцию газеты, в котором он
обвинил Дубового в смерти Щорса (и брался это доказать) и в резкой
форме отказался от своей подписи под статьей. Не смотря на то, что в
письме было дважды подчеркнуто «не для печати», выдержки из этого
письма были опубликованы, правда уже после смерти Петриковского,
когда он доказать уже ничего не мог).
Нас вынуждают и мы
обязаны во имя Партии, Октябрьской Революции. Ведь так печально
сейчас проклинать Ивана Дубового. Нам было бы радостнее говорить о
нем хорошее.
Как-то у меня в
начале этого года случайно собралось несколько товарищей ветеранов
1-ой дивизии. Мы говорили: Иван Дубовой в том или ином виде виновен
в смерти Щорса. Но Дубовой умер, осталась его дочь, быть может, во
имя молодой жизни не стоит ворошить прошлое? Но, как видишь, наши
политические противники вынуждают. И товарищи были правы, говоря,
что интересы Партии и Государства обязывают. А дети поймут. Правда,
может быть и не всегда. 30 марта мне позвонил по телефону приехавший
из Киева муж дочери Дубового и начал меня обвинять, как я посмел. И
вдруг неожиданно закончил, когда я отказался с ним говорить по
телефону и без свидетелей, - «а, быть может, Щорс заслужил «такой»
смерти». А ты хочешь уйти от этого неприятного разговора.
(Читая эти строки,
создается впечатление чего-то недосказанного, нет обстоятельного
анализа причин, побудивших «убрать» Щорса. Вероятно, это объясняется
тем, что Петриковского, как большевика-ленинца, возмущает сам факт
использования таких средств в кадровой политике людей, считающих
себя большевиками. Именно поэтому он считает, что принципиально
партийным и смелым решением было бы удовлетворить прошение Щорса об
отставке. Но учитывая популярность Щорса в войсках и критическую
обстановку на фронте, руководство на это решиться не смогло. И,
когда обстоятельства вывели на сцену Дубового, решение напрашивалось
само собой).
2. Теперь о сборнике
документов по 1-ой дивизии.
Издавать надо.
Политически необходимо. Аралов и Г.Крапивянский вынуждают. Мне
кажется, что Черниговские и Киевские ветераны, да и кое-кто в Москве
присоединится, должны написать короткое, но разумное письмо – одно
Подгорному, другое с тем же содержанием Никите Сергеевичу, - с
просьбой об издании уже подготовленного сборника, если в Киеве не
удастся уговорить Назаренко.
Правда, я бы пошел,
если бы только возможно где-нибудь в Киеве или Чернигове издать даже
на ротаторе этот сборник, хотя бы в количестве 300 экземпляров на
правах рукописи. Деньги на издание, если у музея нет, то можно
кликнуть клич и пособирать среди товарищей. Я видел такие издания. А
выпустить хотя бы 300 экз. очень важно сейчас, не откладывая. Очень
важно.
3. О книге –
«Рассказы о незабываемом» - Ф.Попов (записки большевика).
Госполитиздат УССР г. Киев 1961 г.
В марте нын. года
мне дали познакомиться с этой книгой. Я не имею возможности сейчас
тебе показать фальсификацию истории и тенденциозность в этой книге.
Такую книгу может теперь написать любой, используя опубликованные
материалы и добавив своей фантазии.
Автор себя
выставляет старым большевиком, одним из организаторов большевистских
организаций на Юго-Западном фронте. Очень много пишет о Крапивянском
Николае Григорьевиче, как организаторе большевистского подполья на
фронте, а затем на Украине. Автор его «друг». Книга – явная «липа».
Но автор – профессор. Автор – друг Найды, с которым «партизанил» в
1918 году на Украине против немцев, за Советскую Власть. Случайно
это? Нет не случайно.
В книге имеется на
стр. 16 – 17 портрет Николая Васильевича Крыленко первого советского
Верх. Главнокомандующего, которого автор «знал» и работал вместе.
Так портрет, напечатанный в книге – «липа», это не Крыленко, а
какой-то белогвардейский юнкер. Крыленко никогда юнкером не был.
Прилагаю фотографию Крыленко 1917 г., снят в Петрограде, в форме
прапорщика, т.е. лето 1917 г.
Точно также между
стр. 32 и 33 помещена фотография групповая (4 человека). Автор
стоит, а будто бы Николай Крапивянский сидит. Я сомневаюсь, что там
снят Николай Григорьевич. У меня имеются его фотографии. Неужели так
заретушировали, что не узнаешь – не его выражение лица, нос тонкий,
ухо не его, рот малый – губошлеп, а у Крапивянского был большой
подтянутый и подбородок волевой, а здесь округлый, мягкий, глаза
грустные, не волевые, пальцы рук длинные, тонкие, а у Н.Г. широкие,
короткие. Какой-то стоячий воротник кителя, на воротнике какая-то
эмблема.
Привет всей твоей
семье. Привет всем товарищам киевлянам.
Не хворай. Крепко
жму твою руку.
Сергей Петриковский (Петренко)
17 июля 1962 г.
|
* Настоящее
письмо, представляет собой копию, снятую с оригинала письма
Петриковского С. И., адресованного Исаковичу В. Н., и
предоставленную для публикации Сергеевым С.Р. Перепечатка и
публикация допускается только со ссылкой на сайт "Унеча - взгляд из
Южно-Сахалинска".
Дата публикации на сайте:17.03.2006 г. |
|
